– Зажгите свет, – попросил хозяин, – я нащупал в привычном месте выключатель и в комнате стало светло. На мою холостяцкую берлогу комната Новикова была похожа меньше, чем апартаменты-люкс на гнездо бомжа. В квартире был сделан идеальный ремонт, стены сверкали чистыми обоями, на полу лежал хороший паркет. Завершал этот космический дизайн натяжной потолок с красивыми встроенными светильниками. Мебель была очень стильной и современной, компьютер больше напоминал незначительную деталь от летательного аппарата. Единственное, что удивляло в комнате, в соответствии с моим представлением о евроремонте – это отсутствие телевизионной панели на стене. То есть, телевизора в комнате не было вообще. Поймав мой ищущий взгляд, Николай охотно пояснил:
– Телевизора нет. Я пользуюсь монитором. Тарелка снаружи, вместо телевизора – монитор. И то и другое – вряд ли поместилось бы, – улыбнулся хозяин. Его улыбка была ясной и искренней. В душе что-то перевернулось, встрепенулось и, как говорят бабули – отлегло. Он не был стрелком. Это было так же очевидно, как то, что сейчас у его дома толпилась орда козлов в милицейской форме.
– Сейчас, – буркнул я, и, оставив Сашку наедине с хозяином квартиры, выскочил на лестницу. Двое оперативников, продолжая держать наготове стволы, снятые с предохранителя, встрепенулись.
– Отбой! – коротко скомандовал я и махнул им рукой в сторону улицы, – Всем отбой. Чтоб через пять минут тут никаких ОМОНов и иже с ними не было. Ложный вызов.
Оперативники вытаращили глаза, но спорить и задавать дурацкие вопросы не стали. Молча развернулись, поставили пистолеты на предохранители и попрятали с глаз долой.
– И чтобы убрались без шума! – вслед им прикрикнул я. Один из оперов всё же недовольно глянул в мою сторону, но, учитывая субординацию – не стал возражать. А то ведь умеют, дикари!..
Я вернулся в квартиру, нашёл себе небольшое местечко и уже спокойно, не торопясь, рассмотрел убранство комнаты. Цветы на подоконнике, любопытная картина на стене (ни хрена я не понимаю в этих авангардистах!), большая площадь (в меру возможности) для маневра коляски. Всё, что нужно – под рукой. Взгляд задержался на детской кроватке, стоящей в углу. Новиков поймал мой взгляд, и лицо его стало мрачным. Теперь он смотрел на нас исподлобья, и уже не было ощущения, что хозяин квартиры – безобидный добродушный бородач, занимающийся компьютерными приколами и просматривающий все подряд передачи о животных. Надо было начинать разговор. С чего, Господи? О чём, Боже ты мой! Новиков сам нашёл выход из неловкого положения:
– Вы, наверно, по поводу убийства Шурочки? – его голос предательски дрогнул, – Но я думал, что никто и никогда уже не вернётся к этому вопросу. Я думал, дело закрыто?… – он подался вперёд всем телом, плед, покрывающий его ноги сполз, и я увидел, что никаких ног нет. Просто нет, и всё. Он был не просто инвалидом, как поведал мне Евграфыч, он был инвалидом, не способным ходить. А наше гуманное государство сделало всё возможное, чтобы человек, подобный Николаю, был ещё и полностью изолирован от общества, улицы и каких-либо передвижений. При входе в подъезд не было ни пандуса, по которому можно было бы подняться или спуститься на коляске, ни поручней. Человек в его положении был закован в четыре стены, как в тюрьму. Причём, тюрьму не добровольную. Идиотский вопрос, который я удосужился задать Новикову:
– У вас есть дети? – я кивнул в сторону детской кроватки.
Хозяин зло прищурился, подозревая меня в издёвке. Но вопрос был задан совершенно нейтральным тоном, не подразумевавшим никакого подвоха. Он понял это, и ответил максимально спокойно:
– Нет. У меня нет детей.
Уравновешенный интерьер, в котором была оправдана каждая вещь до мельчайшей детали, не подразумевал в маленькой комнатке наличие мебели на будущее или «передержку» чужих вещей. Кроватка предназначалась для будущего ребёнка, который так и не увидел свет из-за засранца Арсения Куприянова. Это было очевидно. И мне, и Сашке. И Новикову тоже было совершенно очевидно, что мы всё поняли. Поэтому идиотизм вопроса его обозлил, и он, видимо, по старой военной привычке, быстро закрылся, замкнулся и буквально выставил наружу колючие иголки. «Козёл ты, Сергеев! – подумалось мне, – редкостная такая козлина!..» Парень был открыт. Надо было спасти ситуацию любой ценой. Я пошёл ва-банк:
– Простите, Николай! Я знаю о Вашей трагедии… Ляпнул, просто не подумав… Не ожидал, что Вы храните вещи… э-э-э…
– Нерождённого ребёнка? – Николай глянул с некоторым вызовом, но без истерики в глазах и голосе, – храню. Рука не поднимается, знаете ли, выбросить.
Я ещё раз глянул в сторону кроватки: крошечная колыбелька, почти кукольная, до верху заполненная игрушками, пакетами с памперсами, свёртками, видимо – с одеждой для новорожденного. На секунду у меня потемнело в глазах. «Если бы не его ноги, я бы дал сто процентов, что он – стрелок. Не поднялась рука выбросить кроватку и памперсы – легко поднимется рука со стволом, легко нажмёт курок и ничего не дрогнет внутри, кроме зародившегося в душе чувства успокоения. Обманчивого чувства, которое приходит с отмщением. Ложного чувства удовлетворения, которое со временем трансформируется в другие чувства: в злость, в боль, в ненависть. Месть может свести человека с ума, гораздо быстрее, нежели само желание этой мести. И далее развитие событий может стать совершенно непредсказуемым. Надо было как-то выравнивать разговор.
– Мы хотим задать Вам несколько вопросов. Вы можете не отвечать на них, но, если Вы что-то знаете и поможете нам, то… – я замялся: «То что? Что, блин? Чего ты хочешь от парня, кретин?! Чтобы он сейчас сдал тебе стрелка? Чтобы он, раскаявшись, схватился за голову и сознался в том, что это он, это именно он нанял киллера, который тщательно выполнил заказ, тем самым, уравновесив весы справедливости. Не правосудия, нет, – именно, справедливости! Ты непередаваемый козлище, Сергеев!»
– То что?.. – будто услышав мои мысли, парень отвернулся к окну и занял привычную ему позу созерцания: голова чуть склонена набок, два пальца правой руки легко похлопывают по губам. Какой-то знакомый жест… Что-то он значит… – То вам легче будет поймать убийцу Куприянова?
– Вы в курсе? – я практически не удивился.
– Конечно! Со вчерашнего дня во всех новостных лентах новость номер один, – улыбнулся Николай, – Вы по этому поводу и пришли? ОМОН подтянули… Может, обыщете квартиру? Ну, там, на предмет оружия, посторонних лиц, патронов… – Новиков не шутил. – Ищите! Тут места немного. Ордер не нужен. Действуйте, ребята! А я пока, может, чай приготовлю? Или кофе?
Бывал я и в более дурацких ситуациях. Только вот из этой выхода не видел. Даже, если Новиков тридцать три раза нанял киллера, он не то, что не сознается в этом, он сделает всё возможное, чтобы увести следствие в такие дебри, из которых выбраться смогут только киношные опера с собаками, накачанные амбалы, бывшие спецназовцы и модельные девушки во главе следствия.
– Кем Вы работаете? – вопрос для поддержания разговора. По идее, он вправе сейчас в отместку за мою беспросветную глупость, ответить, что работает тренером по стрельбе. Но Новиков был гуманен:
– Дизайн, вёрстка… Со мной сотрудничают несколько журналов, несколько кино– и видеостудий: видео-монтаж, клипы, ролики… Вэб-дизайн, создание сайтов, модератор, администратор… Музыка – сведение, мастеринг… Короче говоря – всё, что можно делать за компом, не покидая этого помещения.
Он не сказал: «квартиры», «дома»… Для него это было просто помещение. Домом и квартирой оно перестало быть тогда, когда нелепо оборвалась жизнь двух близких ему людей: Александры Жилиной и их нерождённого ребёнка.
– Ко мне придут журналисты? – вдруг спросил Новиков. – Они ведь, придут?
Чёрт! А ведь они придут! Выгляни в окно, Сергеев – наверняка они уже там. Как сливали писакам информацию, так и сливают. Не просто же так они нарисовались на месте убийства раньше, чем туда подъехали оперативники. И здесь они нарисуются, хрен сотрёшь… Не встанешь же кордоном – ещё больше подогреешь интерес. Прямо в точку! Раз менты пришли (да ещё с ОМОНом, криминалистами, с оружием, с прокурорскими), значит, в точку! Думай, Сергеев, думай! Выворачивайся из ситуации!