Кручинин как раз о том и сказал:
— С вашего разрешения, Геннадий Васильевич, в случае понадобится что-нибудь уточнить, потревожу вас еще.
Подгородецкий, однако, в ответных любезностях рассыпаться не стал, пожал плечами.
А едва затворилась за ним дверь, сразу же раздался телефонный звонок: начальник отдела. У него с утра заседала комиссия из министерства, и Кручинин поежился невольно в предчувствии неприятного: до злосчастных домушников, может статься, добрались, сроки-то истекают.
Но Величко звонил не затем:
— Срочно, Борис Ильич. Бегом. — Голос был начальнический, грозный, а у Кручинина вмиг отлегло. — Шабанова из Ярославля. Я тут занят, распорядился насчет вас.
Отлегло не потому, что нагоняй пронесло, а потому, что — Шабанова, из Ярославля. Спускаясь по лестнице, перескакивая через ступеньки, он без всяких поблажек себе сознавал, что и Ярославль сейчас для него пустой звук, и главное, ради чего послан в дежурную часть, — вовсе не главное, и вовсе не вестей из Ярославля ждет и мчится за ними, а ждет другого и мчится за другим, и какие они будут, эти вести, — дурные или хорошие, — совсем не важно ему сейчас, а важно другое.
— Что вы там, позасыпали? — обрушилась на него Шабанова.
— Это я, Кручинин, — сказал он. — Говори.
Она была не в духе, чувствовалось; поздороваться и то как полагается не поздоровались, а впрочем, претензии ни к чему, подумал он, забываю, где я и что я, служебный разговор, для нежностей существует общедоступный способ: междугородка, в кредит или по талону; за свои, кровные, можно наприветствоваться вволю.
— Значит, так, — сказала она. — Подробности по приезде. Но кое-что уже есть.
— Как ты там? — спросил он. — В порядке?
— Порядок церковный, — ответила она. — Гостиницей не обеспечили, живу в общежитии, двенадцать коек, мишки в лесу вместо икон, лампада под потолком, а свечек ставить некуда. Одна отрада — дельце. Склочное попалось, гадость.
— Ты еще задержишься?
— По обстановке, — сказала она.
— Здорова?
— Брось ты, не старуха. Подробности, говорю, по приезде, основное же, надо считать, пригодится вам для ориентировки. Ехичев и Подгородецкая были знакомы, установлено.
— Были знакомы? — переспросил Кручинин.
— Давняя связь, — сказала Шабанова. — Еще до ее замужества. И после замужества тоже, кажется, продолжалось. С ведома супруга. Веселенькое дельце, гадость.
— Слушай, не задерживайся, — сказал Кручинин.
— У тебя все? — спросила она.
— А у тебя?
— У меня все, — сказала она. — Привет нашим девушкам.
Поднимаясь на свой этаж, он твердил себе, что это служебный разговор, и все же горько было ему, но и радостно, все же щемила его невозвратность минувших минут, и все же, подумал он, дебет с кредитом сходится, сам Геннадий рассказывал Мосьякову, а Мосьяков Лешке: был у Подгородецкой какой-то мужчина, женатый, и тянулось это не один год, и, значит, не случайно попал на Энергетическую Ехичев, а показания Подгородецкого — липа.
32
У меня сидели технологи «Электрокабеля», телефон, как водится, не давал покоя, да тут еще — Генка; опять за деньгами?
Я встал ему навстречу: «Сколько?» — «А нисколько, — порылся он в карманах, слегка пошатываясь, хотя был как стеклышко. — С получки. Должок». — «Не возражаю, — взял я, что мне положено, и кивнул на дверь. — В расчете». Технологи курили, ждали. «Недолго? — покосился он на них. — Мне бы пару слов». Физиономия у него была униженная. «Ладно, — сказал я. — Погуляй». Промышленный шпионаж моим гостям не грозил, но был Геннадий нынче до того пришибленный, что я вроде бы постеснялся усадить его рядом с ними. «Далеко гулять?» — спросил он. «Близко. Позову».
Наклевывалось заманчивое технологическое новшество, в споре рождалась истина, теперь я возвращался к прежнему душевному равновесию только на людях, именно таких, и в такой атмосфере, а Геннадий напомнил мне о личном, вызывавшем у меня приливы беспричинного ожесточения.
Как бы то ни было, проводив гостей, я позвал его.
Он топтался в дальнем конце коридора и, будто к большому начальству по грозному зову, — рысцой. Подбежал.
— Серьезный вопрос, Вадим.