Поехали дальше. Авось куда-нибудь приедем. У меня к Подгородецкому три вопроса. По крайней мере три. А там будет видно.
— Вернемся к началу, — говорю. — В пьяном, который был подобран дружинниками, Тамара Михайловна узнала Ехичева. Вы сочли, что она обозналась, и в какой-то мере убедили ее. Через десять — пятнадцать минут, когда Тамара Михайловна была уже у Кореневой, а вы шли из «гастронома» с двумя бутылками пива в карманах, вам повстречался неизвестный. Вы не обратили на него внимания, заметили только, что шатается, а впоследствии, когда милиция занялась установлением личности потерпевшего, или, иначе, того самого, которого Тамара Михайловна приняла за Ехичева, вы без всяких колебаний заявили, что неизвестный на фотографии и неизвестный, встреченный вами, — одно лицо. Но неизвестный на фотографии — это Ехичев, он же потерпевший, он же доставленный дружинниками в больницу. Следовательно, Тамара Михайловна не ошиблась. Как же получилось, что ошиблись вы?
Подгородецкий отвечает не сразу:
— Вы же сами подсказали как: двойники.
— Но ведь в тот вечер, девятнадцатого декабря, для вас Ехичевым был не тот, которого увезли, а тот, который встретился вам в подъезде. Верно?
— Верно, — подтверждает Подгородецкий.
— Так почему же вы не успокоили жену? Почему не рассказали об этой встрече? Раненый увезен и умер, живой цел и невредим. Не было бы причины нервничать Тамаре Михайловне, доводить себя до психического расстройства.
Морщится, жмурится — судорожное движение головы.
— Так успокаивал же, Борис Ильич! Рассказывал! А она — свое! — Вскидывает голову. — Вы вот не верите, и она не верила, таким же путем. Она себе верила, своим глазам, а моим — нет!
Всякие ссылки на тех, кто не может уже ничего засвидетельствовать, — разговор впустую.
Больше для формы, чем из практических соображений, задаю промежуточный вопрос:
— Почему при опознании Ехичева по фотографии вы не назвали его, хотя бы предположительно, не сказали, что он похож на вашего знакомого, и, словом, не помогли нам в наших поисках?
— Боялся.
Ясно.
Артподготовка закончена, можно переходить в наступление. Если оно сорвется — тем лучше для Подгородецкого, тем хуже для нас. Но я обязан докопаться до истины, какой бы она ни была.
Откладываю авторучку.
— Остановимся на вашей встрече в подъезде.
— Пожалуйста, — строго глядит Подгородецкий, будто это я путаю его, а не он меня.
Впрочем, с мифическими этими двойниками впрямь запутаешься.
— Вы утверждаете, Геннадий Васильевич, что встреча была, так сказать, безмолвной. Правильно?
Мне кажется, он пытается осмыслить мой вопрос или, вернее, переосмыслить, но как бы одергивает сам себя, отвечает поспешно:
— Да, утверждаю.
— Но как же так? — я озадачен, даже развожу руками. — Двойники! Точная копия Ехичева! В вашем подъезде! Ваш гость! Такая мысль у вас не возникала?
Молчит.
Подсказываю ему:
— Вы не хотели его окликать? У вас были с ним натянутые отношения?
За этот аргумент он должен бы по логике ухватиться, но почему-то не ухватывается.
— Отношения нормальные. Зла не таил.
Возможно, ему важнее убедить меня, что к ранению подлинного Ехичева он, Подгородецкий, причастен быть не может?
— Хорошо, — говорю. — Так и запишем. Но почему же вы все-таки не заговорили с ним, не поздоровались, не пригласили к себе? Человек издалека, к тому же пьян, естественно было бы уберечь его от неприятностей, а вы прошли мимо. Почему?
— Да все потому же, — хмурится Подгородецкий. — Боялся.
А это уж — с его стороны — осечка.
— Чего же вы боялись? — спрашиваю.
Спохватится ли он?
— Да все того же, — не спохватывается. — Чтобы не закопали на основе знакомства.
— Позвольте, — говорю, — но это же действительно мистические опасения. Как вы могли предвидеть тогда, что с Ехичевым случится несчастье?
Молчит. Запутался. Эти двойники доконали-таки его.
Я подготовлен: еще накануне, как выражаются шахматисты, проанализировал позицию. Еще тогда сложилось у меня впечатление, что двойник Ехичева, этот знакомый незнакомец, черт его знает откуда взявшийся в подъезде и куда сгинувший, — фигура вроде бы сверх комплекта. Когда мы делали первые попытки установить личность потерпевшего, она оказалась на месте, но как только возвращался я мысленно к началу событий, места для нее не находил. Словно бы подброшена была она умышленно, а мы ведь с полковником Величко такой возможный ход в свое время не сбрасывали со счетов.
— Послушайте, Геннадий Васильевич, — обращаюсь к Подгородецкому, но будто размышляю сам с собой. — А был ли этот двойник в подъезде? Может, его и не было?