Чтобы вода, перемешанная с грязью и водорослями, выброшенными на берег, не забила нос и рот, приходилось рьяно тянуть шею и задирать лицо.
Безотрывно следя за снующим в воздухе змеем, я чувствовала, как режет запястье серебряная нить. Видела, как змей, не сумев меня вытянуть из плена, пробовал снижаться и направлять крыльями потоки прямо в грязную жижу.
Но песчаные столбы восставали и без труда разрубали щупальцами воздух, как топором.
Это конец. Я дернулась напоследок и простонала, выбиваясь из сил.
— Мой путь… Не сходить…
Нить своего пути я потеряла давным-давно, но наставление, прозвучавшее в день высвобождения моего внутреннего огня, помнила. Хоть и искренне не понимала, в чем именно мой путь и моё…Предназначение?
Да. Высокое слово, что рождает надежду и придает даже самой короткой жизни торжественность. Надежда спустя годы обратится в веру, а тот, кто имел храбрость сделать шаг по дороге, вымощенной кем-то свыше, так и обратится в пепел, вероятнее всего не дойдя до края.
Но и в последний миг, перед самым концом на устах неизменно и гордо будет гореть: «Моё предназначение».
Сущее упрямство, но, быть может, смертным и не дано постичь его суть до конца? Ведь если ноша окажется непосильной, где искать смысл и зачем жить?
Я зажмурилась, урывками схватив воздух перед тем, как оказаться под землёй.
«Беги, Лиза… Беги!»
Покорно обмякнув в удушающих грязевых тисках, я вдруг явственно ощутила в себе горячую, полную жизни силу. Почувствовала, как тело изменилось, стало послушнее и гибче. Ледяная вода больше не давила и не резала кожу.
Стало… вольнее.
«Беги, милая!» — прозвучало глухо, и я побежала.
Не знаю как, каким чудом, но побежала. Продиралась сквозь тяжёлый мокрый песок, оглушенная шипением, и тот сдавался. Шелестел, высыхал и разлетелся по свету пылью.
Ветер пришел на подмогу, разбивая высыхающие песчаные столбы, и я рванулась вперёд. Выскочила из трясины с нечеловеческим рыком и с такой же нечеловеческой скоростью бросилась к Велору.
«Лапы, — билась в мозгу навязчивая мысль, — огненные лапы ведут меня!»
И правда. Четыре кошачьих лапы били мокрый песок, разрезали когтями воду, несли вперёд. А вода под ними яростно шипела, но сдавалась. Обращалась в пар и исчезала без следа.
— Велор, уходи! Велор!
В шаге от Дракулы, в секунде от спасения я оттолкнулась, и едва ли лапы вновь стали пальцами, как волна добралась до берега.
Встала во весь рост и замерла, как кобра перед броском. А затем, будто со смехом сотен чаек, обрушилась на нас, прибивая к земле и лишая зрения.
Я хотела, чтобы руки снова обратились в пламенеющие лапы. Хотела победить темноту, но страх брал верх. Я заблудилась. Потеряла Велора.
В непроглядной темноте вдруг вспыхнул голос Эдмонда, и я бросилась к нему со всех ног.
— Давай же! Давай! — твердил тёмный. — Открой глаза, черт побери!
Я пыталась открыть, но тело мне не подчинялось. Чужое. Оно было мне чужим.
— Мало времени! Начинай так, — грянул другой голос. Холодный, требовательный.
И стоило памяти определить его принадлежность, мне как никогда захотелось зажмуриться и спрятаться. Только глаза как назло сами собой распахнулись.
— Слава Соресу, — выдохнул Эд.
Такую тревогу и мягкость в его лице я видела впервые. Чуть приоткрытый от испуга рот и сверкающие тёмные глаза.
В губы ткнулось что-то прохладное, твердое.
Кожа… это… Ремень, что ли?
Я чувствовала как мотаю головой. Хотелось оттолкнуть тёмного, но руки затекли, и я едва ли их чувствовала.
«Связаны, — разлился в груди страх. — Связаны над головой магическими путами! Вот ведь… Тёмные гады!»
— Начинай! — рявкнул Арис Лайн, стоя за спиной склонившегося надо мной Эда, но тот лишь отмахнулся и в который раз ткнул мне в лицо сложенный в несколько раз кожаный пояс.
— Бери! Иначе от боли язык откусишь. Давай!
Разум протестовал, но не мои зубы послушно закусили ремень, и Эдмонд распрямился, спешно закатывая рукава. Растёр ладони и упёрся одной мне в грудь, а другую протолкнул под лопатки.
— Держись, брат! Еше немного, — только и прошептал он.
Брат? Я силилась открыть рот, чтобы возмутиться, но Арис вцепился в плечо Эдмонда мертвой хваткой. Вперился в меня взглядом со странной жалостью, смешанной с отвращением, зашевелил губами… и тело пронзила боль.
Я слышала шепот заклинаний. Слышала как скрепит под зубами дубленая кожа, как из глотки рвется нечеловеческий крик, а грудь жжёт насквозь.
Между ладоней Эдмонда, что стиснули грудную клетку с двух сторон, словно разворачивалась сквозная дыра. Расползалась и выжигала все внутри.