— Действительно. Куда ж нам, серым шейкам до белых лебедей? — съязвила я, скрестив руки на тяжело вздымающейся в гневе груди.
— Да при чем здесь это? — цокнул Велор и после повторного оклика стража отступил. — Я говорю о свободе выбора. Ты всегда была свободна в своем выборе, Лиза. Взгляни на Эдану и поймёшь, о чем я толкую.
— Но у тебя был выбор, Велор, — тихо сказала я. — Был! И ты его сделал. Ты мог повести себя, как мужчина. Рассказать мне обо всем. Рассказать, всё как есть! Что ты должен помочь отцу и семье. Что, возможно, я больше тебя никогда не увижу. Я бы поняла. Поняла! Но ты решил молча уйти. Ты струсил. Просто-напросто струсил!
Повисшее меж нами молчание не звенело, оно отчетливо пульсировало в висках. Но как оказалось, это лишь гремели шаги стража по каменной кладке, да сердце отбивало чечетку у меня в горле.
Я, кажется, назвала Велора трусом. Любопытно, сколькие вообще просыпались после такой дерзости наутро?
— Сиур, вам лучше уйти, — явно думая о том же, убедительно проговорил Акитар совсем рядом, готовясь защитить меня от обезумевшего тёмного, но Велор был поразительно спокоен.
Мы с ним просто замерли, будто дуэлянты, посреди просторного дворцового коридора на расстоянии шага. И этот шаг прямо на глазах, словно мерная лента, выпущенная из плена пластиковой коробки, удлинялся и удлинялся, обращаясь в сотни и тысячи километров.
— Мне искренне жаль, — наконец проговорил Велор, с видимым трудом ворочая языком, — что в моём решении, Элиза, ты видишь лишь трусость.
— Врешь ты все, — распрямив спину я, безотрывно глядя на Велора, впервые так властно, едва шевельнув пальцами, махнула Акитару, приказывая отступить. — Не жаль тебе. Тебе плевать.
— Ну, — скривил губы Велор, — пусть будет так. Как пожелаешь.
Сдерживая злость из последних сил, я метнулась к двери, но остановилась, кажется, совсем перестав что-то понимать. Это было словно наваждение.
— А знаешь что? — не оборачиваясь, сказала я. — Хватит. С меня… хватит. Какого черта ты все портишь? Ты все время все портишь! — вскинулась я, и мой голос, звенящий от возмущения, мне самой едва ли знаком был. — Что с тобой такое творится в последнее время? Иногда мне начинает казаться, что мы отказываемся на сотню, с таким трудом сделанных шагов назад, и ты превращается в того высокомерного засранца Велора, что презрительно щурился и выносил мне мозг своим ехидством почти месяц!
Выдох. Рука непроизвольно метнулась к горлу.
Ого… В глотке приятно зажгло, словно сдерживающие голос преграды растворились, атакованные кислотой прорвавшихся чувств.
— Засранца? — приподнял бровь брюнет наперекор мне с полным самообладанием. — Кажется, ты забываешься, Елизавета, — холодно процедил он, и глаза его с призрачным огнем жизни внутри будто окончательно умерли.
Там, с другой стороны просто кто-то выключил свет. Завесил зеркала души простынями.
Я стушевалась на секунду, но и во мне клокотало негодование. Чувство неловкости за необдуманно брошенные слова испарилось с шипением, как случайно пролитая на плиту вода.
— Я не забывалась, а вот ты… — я посмотрела на Велора прямо. — Такое чувство, что ты забываешь, что между нами вообще что-то было.
— Что-то? Гм-м-м… — гнетущее молчание, а затем эта убийственная ухмылочка на тонких губах, что бьет похлеще кнута. — К сожалению, Лиззи, я с трудом разбираюсь в том, что юные барышни нынче принялись считать за отношения. Неужели вечерние поцелуи на диване под душещипательный фильм?
Я растерялась и смолкла, провожая взглядом пару гвардейцев, так некстати чинно прошествовавшую мимо.
— Тонко шутишь, — протянула я, едва рогатики скрылись за поворотом. — Браво, Велор! У вас здесь на Иппоре комик-фестивали не проводят случайно? А то податься бы тебе, с такими-то способностями.
— Ты миры, верно, перепутала, Лиззи, — тихо, чтобы слышала лишь я одна, проговорил брюнет. — Мы больше не на Земле. А теперь позволь откланяться. Мне, как истинному засранцу, пора заняться своими засранскими делами.
Он и впрямь учтиво склонился, но не в пояс. Едва согнул спину, не отводя взгляда и не опуская хищно заострившегося лица. Наверняка так кланяются все, кто хочет тебя прирезать во сне. Наверняка, так учили кланяться и маленького Велора.
Перед глазами живо предстала картинка, как Валери с прутом в руке своим высоким, чистым голосом командует: «Раз-два. Поклон, встали».