Помещение, в которое Мария привела потом своего гостя, было не особенно большое, обставлено хотя и просто, но с любовью. Лунный свет падал на отдельные предметы, явно привезенные из дальних стран. Мария зажгла фитиль масляной лампы. Теплый воздух летней ночи наполнил комнату.
Они ласково прикасались друг к другу, ощупывали друг друга кончиками пальцев – сначала робко, потом все смелее и смелее. Мария нежно поглаживала щеки Мануэла, он обхватил руками ее бедра и притянул к себе. Прикосновения воспламенили их трепещущие тела. Они сбросили с себя одежды, упали на постель, утонули в мягких одеялах, обтянутых шелковыми тканями, приятно холодившими их разгоряченную кожу. Прижавшись друг к другу, они тихо целовались, опьяненные запахом своих влажных тел; тесно переплетались, проникая друг в друга, их трепещущие тела алчно требовали и ускоряли приближение сладостного дурмана, чтобы, в конце концов, вместе утонуть в упоительном счастье.
Лампа была погашена, луна высоко стояла на небе, когда, утомившись после любовных ласк, влюбленные наконец заснули.
Когда первые лучи солнца проникли в комнату, Мануэл еще спал. Мария задумчиво разглядывала балки на потолке, ее левая рука в это время тихонько гладила кудри на голове Мануэла, пока он спустя длительное время не проснулся.
– Хорошо ли то, чем мы занимаемся?
Мария удивленно посмотрела на него. Потом по ее лицу скользнула улыбка.
– Хорошо то, что мы находим хорошим. Значит, это хорошо, так я думаю.
– Мне все кажется нереальным.
– Даже по сравнению с теми историями, что у тебя в голове?
Мария выпрямилась, потянулась, потом встала и обвернулась платком, который достала из сундука.
– Расскажешь ли ты мне о своих историях?
Она склонилась к нему.
– Любовь и истории, – прошептала она ему на ухо, – подходят друг другу. Это честная сделка?
Она покусывала зубами мочку его уха, давая ему время подумать.
– По-твоему, любовь – это торговая сделка?
– Все на свете – сделка, торговая операция. Так говорит мой отец. А он – удачливый человек.
– И ты считаешь, что это хорошо? – В голосе Мануэла прозвучал робкий упрек.
– Хорошо ли, плохо ли… Я считаю, что это честно.
Она поцеловала его таким долгим поцелуем, как будто хотела на этом поставить точку.
– Твой отец обычно надолго уезжает? – спросил Мануэл, чтобы сменить тему.
– Иногда на несколько дней, иногда на много недель. Иной раз он всех нас берет с собой.
– И куда вы ездили?
– В Париж, в Амстердам, в Испанию и Марокко, где у нас, как ты знаешь, есть друзья и где у меня была Джамиля, моя лучшая подруга. Но все это позади.
По лицу Марии прошла тень.
– Почему позади? Что это за история? – заинтересовался Мануэл. – В конце концов, насколько я понимаю, я теперь владелец драгоценной плитки из этого дома.
– А я даже знаю место, где она находилась, – прямо над входом в чайный домик, стоящий посреди розария. В действительности существуют две плитки подобного рода. Все остальные образуют вокруг них искусно переплетающийся цветочный орнамент.
– Она и вправду очень красива и, вероятно, представляет собой нечто особенное, – сказал Мануэл и подумал об игре с числами профессора Рибейро. – Я буду дорожить ею.
Мария печально посмотрела на свои безвольно лежащие на коленях руки, потом прислонилась головой к плечу Мануэла.
– Может быть, когда-нибудь я расскажу тебе побольше об этом доме и об этой семье. Расскажи мне лучше о своихпутешествиях, о своемотце!
– О каких путешествиях? О каком отце? Тут нечего рассказывать. Мой отец отправился в Бразилию, когда мне было два года… и не вернулся назад. От него не было ни письма, ни весточки, он не давал знать о себе. В какой-то момент мы перестали ждать его. А мои путешествия?! Не о чем и говорить. Пару раз по стране с дедушкой, на море и в Порту. А потом в Коимбру. Весьма скромно!
– Таким образом, твой дед был тебе вместо отца…
– Мигел Торреш да Силва! Я думаю, он был мне больше чем отец… и теперь я лучше, чем когда-либо, понимаю, почему мне все завидовали.
– Он сделал тебя богатым.
– Что значит: сделал богатым?
– Своими историями… которые он подарил тебе и которые теперь принадлежат тебе. В определенном смысле это твой капитал!
– Что ты хочешь этим сказать? Что мне, пойти на рынок, раструбить о них на весь мир и ждать, пока кто-нибудь бросит в шляпу пару грошей?
– Почему ты представляешь это так упрощенно? Если идти, как и все, обычным путем, то ничего не добьешься. Если хочешь выиграть, ищи пути, которые пока еще покрыты мраком.
– Я думаю, что твой отец – действительно удачливый коммерсант. И у него, судя по всему, способная дочь.
– Да, он успешлив. Потому что он всегда ищет новые пути и не боится рисковать. И никогда не побоится.
– А ты?
Мария рассмеялась:
– А я? Что ты имеешь в виду? Я послушная дочь своего отца!
– А теперь, когда он уехал в Марокко или в Порту? – с любопытством спросил Мануэл.
– Ни слова о Порту! – почти разгневанно сказала Мария и внезапно опять стала печальной.
Мануэл заметил, что ее глаза наполнились слезами.
– He такая уж и послушная, – беззвучно добавила она.
– Что случилось?
– Ничего. Об этом тоже лучше потом… может быть.
– Чем «может быть», лучше сейчас, – не отступался Мануэл, вставая.
– Да, ты, вероятно, прав, почему бы и rie сейчас. Но ты должен верить мне.
– В чем?
– Что это так, как я тебе говорю.
– Обещаю. Буду верить всему, что ты скажешь.
– Я тебе не все рассказала… не хотела показать тебе, что… что я действительно непослушная. Если будет так, как хочет мой отец, то я в недалеком будущем буду жить в Порту, потому что у него имеются достаточно четкие представления о судьбе своей дочери. Один состоятельный судовладелец… у которого… – Мария запнулась.
– У которого что? – нетерпеливо спросил Мануэл.
– …у которого есть сын, в общем, как принято говорить, «блестящая партия».
Мануэл смотрел на нее, объятый ужасом. Потом сказал печальным голосом:
– Значит, все напрасно.
– Ничего не напрасно.
– То-то и есть, что у нас только сделка…
– Что значит только?Это все. Больше, чем все.
– А Порту?
– Это ничто, совершенно ничто.
– Ты знаешь его?
Мария усмехнулась:
– Мы еще детьми играли вместе – и часто дрались.
– Ты его скоро увидишь…
– Ну и что. Не думай об этом. Просто забудь!
– Это значит…
– Что я сделаю все, чтобы остаться непослушной.
– Но это бессмысленно. Твой отец твердо знает, чего он хочет, – с горечью пробормотал Мануэл.
– Ничего не бессмысленно, – упрямо сказала Мария. – Выход есть, и я его найду… или – одному Богу известно, что будет!
Она с любовью обняла его за шею.
– Ты захотел знать, и хорошо, что ты теперь знаешь. Но ты пообещал, что будешь верить мне на слово. Итак, не унывай!
– Но ведь…
– Доверься мне, что же еще.
– Лабиринт может состоять из кругов или квадратов. В центре – крест.
Математик рисовал мелом на доске. Из штрихов и линий возникала схема лабиринта. Студенты должны были мысленно представить себе стены и узкие неосвещенные проходы.
Указательным пальцем Рибейро провел по извилистым линиям.
– Ты то приближаешься к центру, то опять почти у выхода. В готическом церковном лабиринте расстояние от входа до центра шесть метров. Но тот, кто пойдет истинным путем по одиннадцати отсекам, пройдет расстояние в двести сорок метров. Таким образом, дорога получается в сорок раз длиннее, сократить ее нельзя. Античный лабиринт, самая древняя из известных нам форм лабиринтов, имеет семь отсеков. Как гласит легенда, Дедал был тем самым архитектором, который по заданию Миноса построил этот лабиринт.