– Начались каникулы. Ты собираешься на все это время остаться в Коимбре? – спросил он, чтобы сменить тему. – Что ты будешь делать?
Мануэл пожал плечами.
– Понятия не имею, – пробормотал он печальным голосом.
– Я думаю уехать на некоторое время, – сказал Рибейро, – хочу навестить одного из старых знакомых. Он тоже профессор математики, несколько лет преподавал в Париже, а теперь живет в Порту.
Мануэл прислушался.
– Вы поедете в Порту?
– Да, – ответил Рибейро и подивился смущению в голосе Мануэла, – я уеду на следующей неделе.
– Мне очень жаль, – сказал Мануэл, – но Порту пробуждает во мне смешанные чувства.
– А не хочешь ли ты сказать, кто виноват в этом? – задал Рибейро встречный вопрос.
– Никто, – ответствовал Мануэл, – и это тоже не тайна. Тем не менее до сегодняшнего дня никто не знает об этом.
– Старая любовь…
– В известной мере. – Мануэл печально улыбнулся, не мог не подумать о Марии и своем деде, а потом сказал: – За несколько дней до смерти Мигел Торреш да Силва отправился на паруснике вниз по Дору к Порту, чтобы продать там несколько бочек своего лучшего вина.
Рибейро молчал. Затем через некоторое время осведомился:
– А ты, когда ты в последний раз был в Порту?
– Много лет назад.
– Тогда поехали вместе, если хочешь. Я знаю маленький постоялый двор, где ты сможешь жить за умеренную плату.
Мануэл ошеломленно посмотрел на него. На это он не рассчитывал. Его чувства колебались между благодарностью и сомнением.
– Ответь мне завтра. Я буду рад, если мне не придется путешествовать в одиночку.
– Я поеду с вами, – внезапно твердо сказал Мануэл. – Благодарю вас за приглашение.
Мануэл записал все, что ему пришло на ум. Потом с досадой смял бумажный листок, сунул его куда-то и отправился бродить по ночным переулкам.
Заметив бредущую навстречу парочку пьяных, с трудом держащихся на ногах, он спрятался в темноту подъезда какого-то дома. «Не поддаваться ничему, что обрушивается на меня, и прежде всего досаде». И он пошел дальше, но теперь уже домой.
– Такое впечатление, что у тебя в университете сверхурочные занятия. Что можно изучать вплоть до глубокой ночи? – с иронией спросила Мария, когда Мануэл вошел в комнату. Как громом пораженный, застыл он в проеме двери. Она, улыбаясь, пошла ему навстречу, закрыла дверь и бросилась ему на шею. Оцепенение, охватившее Мануэла, постепенно отпустило. Оба долго стояли молча, крепко обнявшись.
– Но… как ты вошла сюда?
– Не бери в голову. Ночью все кошки серы. А что делал ты?
– Профессор Рибейро пригласил меня на шахматную партию на свою «охотничью вышку». А кроме того, я не особенно торопился…
– Не торопился, когда я тебя здесь ждала?
Мануэл нежно прижал Марию к себе и тихо прошептал:
– Если бы я знал, что ты придешь…
– Сюрприз удался?
– Ущипни меня! Скажи, что это не сон!
– Я не щипцы, – сказала Мария и поцеловала его.
Они сели на кровать. Мануэл захотел все знать, и Мария рассказала: как они прибыли в Порту, как Жозефа внезапно начала кашлять и вызванный врач определил тяжелое воспаление легких. Не прошло и недели, как ее уже несли к могиле. Всех охватила великая печаль – Жозефа была членом семьи, почти тридцать лет она верно служила нам. Она была доброй, а иной раз и строгой душой дома.
Потом Мария рассказала, как она должна была заботиться о двух своих младших братьях, как все более чем когда-либо ждали возвращения отца, а она вела долгие разговоры с матерью, и обе многое узнали друг о друге.
– Да, я ей все о тебе рассказала. Она выслушала это с печалью, не из-за тебя, а потому, что она хорошо знает отца… но все же, может быть, и не так хорошо.
Мария задумчиво улыбнулась и продолжала:
– Он вел себя иначе, чем обычно, когда вернулся из путешествия. То ли смерть старой Жозефы, то ли что-то случилось во время его поездки, я не знаю, но он стал задумчивым, как бы погруженным в себя. По вечерам он сидел с моей матерью в саду, они часами разговаривали друг с другом. В последующие дни они стали подыскивать новую экономку, наконец узнали об одной не очень молодой женщине, чей муж погиб во время шторма в Гибралтаре и чей единственный сын отправился в Америку, нанявшись на корабль юнгой. Вместе с ней я вернулась в Коимбру, чтобы показать ей дом, ввести в курс новой работы.
Мануэл сидел, задумчиво глядя перед собой.
– Мне очень жаль старую добрую Жозефу. Я собирался когда-нибудь сказать ей, что я вовсе не дынный вор… – И после небольшой паузы добавил: – Я попытался верить тебе…
– А мне даже не пришлось изображать неслушницу… может быть, это получилось из-за Жозефы, может быть… да кто знает, как и почему! Во всяком случае, о моем будущем не было сказано ни слова. Причем и ты был как-то раз упомянут, но вскользь…
– Как так я? – с любопытством спросил Мануэл.
– Это было почти как в то воскресенье, когда ты приходил к нам в гости. Мой отец каждому что-то привез из Марокко, мне – завернутую в шелковый платок маленькую фаянсовую плитку цвета голубой бирюзы, и рассказал нам, что ее вложил ему в руку при прощании старый садовник со следующими словами: «Это для Марии, вашей дочери, знак жизни от Джамили, ее давней подруги». Потом он захотел узнать у отца, располагает ли тот сведениями о второй плитке…
Мария устремила испытующий взгляд на Мануэла. Он посмотрел на нее слегка отсутствующим взором, потом лицо его внезапно прояснилось.
– Так подобное находит подобное, – пробормотал он и поднял сияющие глаза на Марию.
– Что ты имеешь в виду?
– На новой плитке в узоре из цветов стоит число «двести двадцать».
Тут Мария почти проглотила язык.
– А ты откуда знаешь?
– Высшая математика!
Он пылко обнял ее, поцеловал, но вдруг призадумался.
– Что случилось?
– Я люблю тебя!
И они долго стояли обнявшись. «Все понимать не нужно», – подумала Мария, когда они стащили с себя одежду и начали то нежно ласкать друг друга, то прерывать игру, то соприкасаться телами, то разглядывать друг друга. Щеки Марии пылали, она крепко, обеими руками, прижимала к себе голову Мануэла, он чувствовал ее губы, ее язык. Они любили друг друга и в упоении счастья ощутили, что тяжелый, придавливающий к земле мир стал чуточку легче.
– Я не хочу в Порту, – пробормотал Мануэл, проснувшись.
– Ты все еще спишь? – засмеялась Мария. – Кто это собирается послать тебя в Порту?
– Профессор Рибейро предложил мне сопровождать его туда на несколько дней. Но я не хочу, больше не хочу. Что мне делать в Порту? Я хочу быть с тобой, хочу, чтобы время остановилось.
– Ты принял его приглашение?
– Он хотел сделать мне добро, вывести меня из хандры.
Мануэл провел рукой по ее волосам и, улыбаясь, добавил:
– К чему теперь это путешествие!
– Ты это узнаешь, когда оно закончится, – решительно сказала Мария. – Я порядком разочаруюсь во внуке рассказчика историй, если он откажется от такого предложения.
– Возможно, ты права, – ответил Мануэл после некоторого раздумья.
– Конечно, я права, – сказала Мария и, помедлив, продолжила, с наигранной серьезностью погрозив ему указательным пальцем: – И чтобы никаких историй!..
– Что значит…
– Но вернись с такой, какой еще нет в нашей коллекции. С такой, которая будет принадлежать только мне и тебе.