Марго вытащила поднос из ящика, чтобы лучше рассмотреть. Под ним лежал конверт. Вскрыв его, она обнаружила черно-белый некролог, вырезанный из местной корейской газеты и датированный октябрем. Текст, который Марго могла прочитать, но не понять, отпечатывался на пальцах. Она изо всех сил пыталась различить знакомые слова, однако разум, как сеть, пропускал бо́льшую часть мимо. Все, что ей удалось разобрать, это «рак», «супермаркет», «жена», «Калабасас»[8] и «церковь».
Марго была уверена, что никогда не встречала мужчину на фотографии, и все-таки он показался ей до боли знакомым – она узнала свои собственные черты на его лице: та же квадратная челюсть, довольно похожие нос и скулы. Она будто заметила свое отражение в зеркале.
Его звали Ким Чанхи.
Вот наконец-то и он. Незнакомец на крошечной черно-белой фотографии. Возможно, Марго когда-то даже прошла мимо него на улице и не обратила ни малейшего внимания.
Теперь он был мертв. Что, если он – отец Марго?
Она закричала, и звук, вырвавшийся из горла, шокировал ее саму.
Мина
Лето 1987 г.
Проработав полтора месяца в подсобке, таская коробки и раскладывая продукты, Мина снова почувствовала себя сильной – впервые с октября прошлого года, когда погибли ее муж и дочь. Она казалась себе почти могущественной. Ей не то чтобы нравился свой внешний вид, просто она не видела в этом проблемы. Она не искала себе мужчину. Ей было достаточно того, что она имела – деньги на жилье и еду, а также сбережения на лечение и будущую жизнь, чтобы продержаться до того момента, пока не придет время умереть и воссоединиться с семьей. Таким был рай в ее представлении: с мужем и дочерью, несколькими монахинями из приюта, которые хорошо к ней относились, и с родителями, потерянными во время войны.
Мина смутно помнила лица родителей, улыбку мамы. Память сохранила их веселые игры – как мама гонялась за ней по всему дому, как она пряталась за большими темными колоннами. Изящно изогнутые линии крыши дома. Жар ондоля[9], теплые полы зимой. Огород, где мама выращивала капусту и редьку дайкон. Запах твенджан ччигэ, кипение бульона из хамсы, вкус сладкой каши из красной фасоли. Голос мамы, подпевающий некой песне – что-то старое, напоминающее оперу. Позже Мина пыталась найти эту песню, часто останавливалась и слушала радио, надеясь вновь ее услышать – напрасно.
В супермаркете у нее появилось несколько друзей, мужчин и женщин, в основном латиноамериканцев, с которыми она едва могла поддержать разговор. К радости Мины, они научили ее нескольким испанским словам и фразам. Она смеялась вместе с ними над своей неспособностью произносить и запоминать самые простые слова. Мина не дурачилась так со смерти родных.
Гектор, который помогал ей с самого первого дня, и Консуэла, полная женщина с редкими волосами, завязанными в хвостик, спрашивали Мину: Como estas, amiga? – «Как дела, подруга?» А она отвечала: Bueno, y tu? – «Хороший, а у тебя?» Bien – поправляли они ее – «Хорошо». И все дружно смеялись.
Мина также выучила названия фруктов – naranja, limon, las uvas – апельсин, лимон, виноград.
У нее были проблемы со звуками l и v, и она тренировала произношение вслух, пока аккуратно, чтобы не повредить, раскладывала фрукты в зале. Приятно иногда отвлечься, не воспринимать себя слишком серьезно, увидеть себя со стороны.
Мина хотела было взамен обучить новых знакомых корейскому, но те уже знали большинство слов, которые могли пригодиться им в работе. Они умели здороваться и благодарить, знали все числа (хана, дул, сет и так далее), названия разных овощей и фруктов. Мина с приятным удивлением слушала, как неазиаты говорят на ее языке – такое было для нее в новинку.
Америка вообще не переставала ее удивлять.
Однажды, через два месяца после переезда в Лос-Анджелес, Мина, вытирая пот со лба, выкладывала на полки безалкогольные напитки: «севен-ап», «пепси», «кока-колу» и фруктовые соки термоядерных цветов, не существующих в природе. Американцы поглощали газировку в невероятных количествах. Мина изредка пила «севен-ап», когда у нее болел живот[10], а вот американцы, казалось, потребляли газировку вместо воды.