Книга одиннадцатая
БИТВА
Глава 32
БИТВА, УТРО
Афинские отряды собрались на вершине за два часа до рассвета. План состоял в том, чтобы атаковать всеми имеющимися в распоряжении силами — с намерением не отбить у противника какую-либо территорию или захватить новые позиции, но лишь, не считаясь с потерями, проложить себе путь сквозь вражеские ряды к проливу и Эвбее. О дальнейшем оставалось только гадать. Удастся ли нам хотя бы добраться до насыпи, не говоря уж о том, чтобы разрушить её? Не окажемся ли мы просто-напросто поглощёнными безбрежным вражеским морем? Такого рода вопросы возникали почти у каждого, хотя никто не решался задавать их вслух.
Воины, ёжившиеся в своих доспехах в предрассветной прохладе, готовились к грядущему испытанию, исходом которого должна была стать победа или гибель, не только для них самих или их жён и детей, но и для их города, их родины, их богов.
Тесей обходил войска, стараясь внушить людям мужество. Заняв место рядом с Элиасом напротив крепостных ворот, я всматривался в лица соотечественников. Все они, плотники и каменщики, виноградари, лавочники и ткачи, стали солдатами. Они помогали друг другу прилаживать и подгонять доспехи, подвязывали поножи, передавали по цепочке точила для клинков, они мочились в строю и сморкались на камни. Сам тот факт, что все до единого оказались облачёнными в латы, свидетельствовал о масштабах наших потерь. Доспехов хватило даже на увечных, но зато и раненых в строю было столько, что нас впору бы назвать войском инвалидов.
Тесей, переходя от отряда к отряду, уверял бойцов в том, что гонцы добрались до наших соотечественников на Гиметте и Ликабетте, откуда непременно поспеет помощь. Точно так же, спеша нам на выручку, вооружаются наши братья на Ардетте. Горные вожди уже ведут к проливу свои отряды, а союзники из двенадцати городов заверили, что на сей раз сдержат свои обещания. С другой стороны, амазонки и скифы полностью утратили взаимное доверие: царь сам, через посланников, вступал в переговоры с ведущими вождями противника и знает, что друг к другу они относятся ничуть не лучше, чем к нам. Туман и сумрак нам на руку, да и все знамения предвещают удачу. Доверьтесь богам и ударьте изо всех сил!
С первой попытки нам так и не удалось спуститься по Трёмстам ступеням. Пешие отряды траллов и стримонов перекрыли лестницу, столпившись у её подножия в таком количестве, что сквозь их ряды не проскользнул бы и смазанный салом заяц. Кроме того, темнота отнюдь не была помехой для амазонской конницы: выпоенные кобыльим молоком и взрощенные при свете луны воительницы имели лошадей, обученных для ночного боя. Они действовали в ночи так же уверенно, как и при солнечном свете. Они налетели на нас во весь опор, швыряя горящие головешки. Я со своим братом и двумя дядьями находился в третьем ряду справа, в составе отряда под командованием Менесфея. Всего к прорыву на этом участке готовилась тысяча добровольцев, но выйти из ворот удалось менее чем двум сотням: напор вражеского огня и железа был таков, что ворота пришлось закрыть. Амазонки набросились на наш незащищённый правый фланг. Позади нас враги обрушили на створы захлопнувшихся перед их носами ворот град метательных копий.
Нам оставалось только сдвинуть шеренги, сомкнуть щиты и принять вражий натиск на себя. Оставив между верхней кромкой щита и шлемом лишь щель для обзора, я упёрся ногами в землю. Камни и свинцовые «жёлуди», выпущенные из пращей, со звоном отскакивали от бронзы доспехов. Большой пехотный щит слишком тяжёл, чтобы долго, да ещё под градом ударов, удерживать его с помощью лишь левой руки и плеча. Мне пришлось, опустившись на одно колено, другим подпереть щит изнутри. Рука моя судорожно сжимала ясеневое древко копья. До моего слуха доносился голос Элиаса, выкликавшего имена богов, и я, хотя это может показаться глупостью, решил: пока этот голос звучит, меня не убьют.
— Пригнись! — рявкнул кто-то, и в этот миг амазонки обрушились на нас.
Животные поддаются панике так же, как и люди, и выражается эта паника порой в той же форме. Я поскользнулся на лошадином дерьме, упал ничком и почувствовал, как звякнуло о бронзу у моего виска конское копыто. Ещё одна лошадь прошлась по моему щиту, а стало быть, и по моей вывернутой руке, зажатой с его внутренней стороны. Послышался треск: очередное копыто расщепило древко моего копья. Сверху, как из ушата, на меня пролилась конская моча. Перекатившись влево — это было необходимо, чтобы не сломалась рука, — я одновременно ткнул бронзовым остриём копья наугад, куда-то наверх. Наконечник во что-то воткнулся, но во что именно — видно не было: шлем съехал мне на физиономию, закрыв обзор. Удивительно, но даже в столь безвыходной ситуации меня не покидала надежда.