Установилось некое равновесие. У осаждающих уже не было сил, чтобы выбить афинян с их новых позиций, но и защитники города не имели возможности изгнать чужаков. Обе стороны были истерзаны потерями и чересчур измотаны, чтобы возобновить активные действия.
Афины обратились в развалины. Казалось, в городе не осталось ни целого дерева, ни ворот, не говоря уж о доме: уцелели разве что фундаменты да фрагменты стен. Война не пощадила даже святилищ: практически все они были разобраны, а камень пошёл на строительство баррикад или на метательные снаряды. Но худшим из бедствий была вонь от разлагавшихся трупов. Каждый день спасательные и похоронные команды извлекали из-под камней мёртвые тела. Люди трудились не покладая рук, но не могли полностью очистить территорию города, превратившегося в гигантское кладбище.
Дамон говорил, что над этим царством смерти витал дух извращённой злобы. Невозможно было найти даже самый малозначительный предмет, оставшийся неповреждённым. Мебель, посуда, утварь, игрушки — всё изготовленное человеком было подвергнуто уничтожению или порче всеми доступными способами. Если кто-то и натыкался на чудом уцелевшую вещь, то непременно ломал или разбивал её. Всё, до чего не добрались амазонки, уничтожили сами наши соотечественники. В этих действиях не было никакого смысла, однако афиняне подстраивались под злобу небес и беспощадность войны.
В конечном счёте, свидетельствовал Дамон, можно было обойти весь город из конца в конец и не найти ни одной пригодной в дело вещицы, кроме оружия и боевого снаряжения. Город представлял собой груду мёртвых развалин. Когда с Эвбеи доставили первых детей и женщин, вид бедствий и разрушений, постигших родину, поверг их в такое отчаяние, что Тесею пришлось приостановить возвращение, как бы ни тосковали уцелевшие воины по своим близким.
Начались похороны. Целыми днями в становищах обеих армий горели погребальные костры. Казалось, как говорил Дамон, скорбь была единственным, чем обе враждующие стороны обладали в избытке. Только теперь, подсчитывая потери, и те и другие осознали чудовищные размеры постигшего их бедствия.
Кроме того, позиции противников разделяло столь незначительное расстояние, что одни постоянно видели печальные обряды, совершаемые другие, и слышали звуки похоронных песнопений. Тысячи афинян наблюдали с холма Муз за ритуалом проводов в последний путь героинь, павших от руки Антиопы. Когда же пришло время насыпать курган над телом самой царицы, сперва амазонской, а потом афинской, Тесей отправил гонца к Ипполите, принявшей теперь единоличное командование войском, и объявил, что желающие проститься с Антиопой могут невозбранно явиться в афинский лагерь. Амазонки прибыли все.
После этого вражда между противниками поутихла. Афиняне открыли для амазонок доступ к источникам и колодцам, прежде всего к изобильной Клепсидре и Глубокому ключу, и не только разрешили им поить лошадей, но даже стали продавать воительницам припасы. Те, в свою очередь, не препятствовали жителям окрестностей, когда они пожелали вернуться в свои сельские усадьбы. Некоторых раненых амазонок переправили на Эвбею, других теперь выхаживали их недавние враги в той самой цитадели Акрополя, которой они с такой неистовой яростью пытались овладеть.
Спустя двадцать два дня после завершающей битвы стороны заключили мир, скрепив его клятвами, в память о чём место их принесения стало именоваться Хоркомозион, или Дом Обетов.
В тот же вечер амазонки начали покидать Аттику.
Глава 36
СОУЧАСТИЕ БОГОВ
Когда дядя завершил свой рассказ о достопамятной войне, на мыс Милосердия, рядом с которым пристали к берегу наши корабли, уже пали сумерки. Под конец Дамон бросил взгляд на моего отца, как бы испрашивая разрешения добавить к повествованию некий завершающий штрих. Отец кивнул. Этот обмен взглядами не остался незамеченным. Дядя снова промочил горло и сказал:
— А сейчас, собратья, вы услышите то, чего до сих пор не знали или, по крайней мере, в чём не были уверены. Возможно, это станет подтверждением вашим давним догадкам.
Далее Дамон поведал о дозоре, отправленном четыре или пять дней спустя после отбытия амазонок из Афин патрулировать холмистую местность к югу от Ойно. Командовал этим отрядом Ксенофан, брат полководца Ликоса. Отец был заместителем Ксенофана, а дядя — одним из младших командиров. В тех краях на перевале, называемом Рогатым, отряд наткнулся на разбойничью шайку. Мародёры загнали группу раненых амазонок в пастушью хижину и намеревались выкурить их оттуда огнём.