Глава 7
ЕВРОПА
Вот что поведал нам дядя. Не нужно было обладать пылким воображением, чтобы представить себе состояние его товарищей, остававшихся наверху. Даже услышав вопли оказавшихся в ловушке соратников, они не имели возможности прийти им на помощь! Вслед за криками из-под земли повалил, сначала струйками, а потом и клубами, чёрный, жирный дым. Когда стало ясно, что внизу происходит нечто ужасное, некоторые, не выдержав, всё же бросились на подмогу. А появление на поверхности спасшихся, всего двоих из пяти, подтвердило самые худшие опасения.
Дядя, несмотря на страшные ожоги, торчавшую из плеча стрелу и рану на шее, всё же держался на ногах. А вот Муравей, выбравшийся первым, как ни странно, остался цел и невредим. Разумеется, пережитый им ужас не прошёл даром, но это (как впоследствии рассказывал нам Дамон) вполне обычно для тех, кому доводилось столкнуться с воительницами Амазонии. Неистовство и жестокость этих воительниц производит ужасающее впечатление на мужчин, привыкших видеть женщин совсем иными, и испытанное потрясение оставляет глубочайшие душевные раны.
На следующее утро на скальном уступе, в нескольких сотнях футов над входом в туннель, мужчины обнаружили мою сестру. Её запястья были связаны сырой шкурой, одна лодыжка глубоко засунута в расщелину, и, чтобы освободить её, камень пришлось разбивать кирками. Европа выглядела истощённой, измождённой — и ни в какую не желала отвечать на вопросы. Её лошадь, Рыжегривка, оставалась рядом, причём не была даже привязана и выглядела не лучше Европы. Видимо, ей пришлось проделать весь двадцатидневный путь из Афин, питаясь так же скудно, как и её хозяйке.
Когда его любимицу доставили в лагерь в столь плачевном состоянии, отец впал в неистовство, и я даже боялась, как бы он не лишился рассудка. Он не отходил от Европы; никто и ничто не могло заставить его расстаться с нею хотя бы на миг. Судя по ожогам и въевшимся в кожу смоляным пятнам, она побывала с Селеной в нижнем мире, но вопрос о том, стреляла ли она в наших товарищей, оставался открытым. Судя по всему, она действительно напала на след Селены и нагнала её на этом месте, однако амазонка не пожелала взять девочку с собой и повелела ей возвращаться назад.
Больше сестра ни о чём не рассказывала. Она отказывалась от пищи и не позволяла, чтобы её касался кто-либо, кроме меня. Да и мои ухаживания принимала с неохотой. Заглянув в её глаза, я увидела там пустоту.
Оставалось неясным, куда подевалась Селена. Болотные жители уверяли, что под землёй её больше нет. Они видели, как сразу после стычки с нашим отрядом она верхом на лошади выехала из неизвестного нам грота. По их словам, она ускакала на север. При этом с её пояса свисали три человеческие головы.
Наш отряд не мог пуститься в погоню, не предав земле тела погибших товарищей, однако оказалось, что люди боятся снова спускаться в ужасный подземный склеп. Правда, царевичу Аттику удалось собрать нескольких добровольцев, но на берегу горючего озера мужество оставило всех, кроме их командира. Аттик послал двоих наверх, чтобы призвать людей на замену, однако все остававшиеся наверху отказались лезть под землю. Наши люди не были трусами, и всё же трудно требовать от человека, чтобы он бестрепетно лез в зияющий зев самого ада.
На третий день сестра моя начала бредить. Тело её сотрясали конвульсии, а люди сторонились её, словно, побывав под землёй, она и сама превратилась в адское создание. Лишь отец, Аттик и Дамон проявляли к ней сострадание и пытались оказать посильную помощь.
Но на этом наши несчастья не закончились. Вскоре на лагерь обрушились и новые беды. Изо всех щелей и трещин тысячами выбирались чёрные, склизкие, бородавчатые жабы. Они не просто выпрыгивали на каждом шагу из-под ног, но забирались в торбы, в котелки с похлёбкой, под одежду. А стоило кому-то заснуть, как его плащ, словно коркой, покрывался мириадами отвратительных слизней и червей. И все попытки людей отделаться от этой мерзости сопровождались истошными, безумными воплями моей несчастной сестры.
Настоящую опасность представляли собой болотные жители. До недавнего времени туземцы, при всём своём неприязненном отношении к нашему вторжению, опасались нас и не осмеливались проявлять свою враждебность открыто. Однако стоило нашим людям пасть духом, как туземцы, почуяв это, расхрабрились. Единственную тропу, выводившую из болота, они перегородили вбитыми в землю заострёнными кольями, насыпали позади частокола земляной вал и, заняв оборону за этим укреплением, принялись забрасывать нас камнями и стрелами.