Едва смолкли возмущённые возгласы, как Тесей выступил вперёд и, обращаясь к Антиопе, Элевтере и другим предводительницам, сказал:
— Это моя вина, и я прошу позволения искупить её. Мои руки привычны к мечу, да и все, кто прибыл сюда со мной, — умелые бойцы, готовые доказать вам своё мужество. Дайте нам проводника и коней. Сегодня же ночью мы выступим в погоню за скифами и либо вернёмся сюда, возвратив в целости и сохранности то, что вам принадлежит, либо не вернёмся вовсе.
Глава 15
ОТРАЖЕНИЯ В ЗЕРКАЛЕ БОГА
Отряд поборников справедливости собрался и отправился в путь за время, которое потребно для преодоления галопом пути в десять фарлонгов. Разумеется, свободный народ не мог возложить мщение на эллинов Тесея, афинянам было позволено лишь сопровождать основной отряд в качестве вспомогательной силы. Тал Кирте предоставили им лошадей. Я сама подобрала трёх скакунов Дамону, которого взяла под свою опеку, или, как выражаются у нас, «ист аарн» — «встала у плеча». Поступить так означает взять на себя ответственность и за его безопасность, и за его поведение: в бою мне предстояло оберегать его жизнь, в обыденности же следить за тем, чтобы он вёл себя как положено.
Перво-наперво мне следовало научить его толком ездить верхом, что оказалось нелёгким делом. Хотя он и заявил, что у себя дома не раз выигрывал скачки, и хотя коня я ему подобрала самого смирного и умного — мерина по кличке Сучок, Дамон оказался неспособен вести конный бой, держать строй в атаке или выполнять развороты, не сбавляя аллюра. Он даже толком не умел скакать рысью по прямой, через сухую, ровную степь.
Проходящие ученичество сестры прозвали его Камнеруким и, наблюдая за его неуклюжими манёврами, покатывались со смеху. Правда, столь «почётное» прозвище с равным успехом можно было бы отнести почти к любому из его соотечественников. Все они выглядели безнадёжными, поскольку пребывали в уверенности, будто должны «править» степными скакунами, словно своими одомашненными клячами.
— Дамон, — со смехом твердила я, — тебе нет никакой надобности учить лошадь бежать рысью. Она знает, как это делается, причём гораздо лучше тебя.
Признаюсь честно, возиться с этим учеником, каким бы неумехой он ни был, доставляло мне огромное удовольствие. Да и как могло быть иначе, если очень скоро мне стало ясно, что я ему не безразлична. Дамон изо всех сил старался произвести на меня впечатление и добиться моей любви. И то и другое ему вполне удалось, но вот открыто ответить на его чувство, тем паче в условиях военного похода, я, разумеется, не могла. Впрочем, с этим можно было и потерпеть. Главное — меня переполняло счастье осознания разделённой любви. Пока наш отряд совершал поход, мы с Дамоном помогали друг другу совершенствоваться в языках: он мне — в эллинском, а я ему — в нашем, объясняя, где мы находимся и куда лежит наш путь.
— Река Танаис, имеющая в длину сорок фарлонгов, течёт с северо-востока на юго-запад, — рассказала ему я. — По одну её сторону лежит страна амазонок, по другую расстилаются земли скифов. Чтобы попасть домой, Боргесу необходимо переправиться через Танаис, и, чтобы не дать ему уйти и затеряться в родных степях, нам следует перехватить его именно у переправы.
Однако опасаться следовало не только того, что коварный враг ускользнёт от погони. Путь Боргеса и его шайки пролегал через Титанию, землю восточных амазонок, где тал Кирте пасли огромные стада и табуны. Решившиеся на грабёж скифы могли попытаться завладеть и этими стадами. Предупредить девушек, находившихся на восточных пастбищах, о вероломстве недавнего союзника не было никакой возможности, а значит, всем им грозила смертельная опасность.
— Сколько дней пути до Танаиса? — спросил Дамон.
— Четыре или пять.
— Что будет делать Боргес с похищенными лошадьми?
— Часть оставит себе, ведь кони для кочевников — главное богатство; часть раздаст своим вождям и воинам, а три сотни самых лучших будут отобраны для принесения в жертву на тризне по его убитому брату. Этот жертвенный табун составит богатство Арзакеса в загробном мире.
У тал Кирте не принято держать лошадей по ночам на привязи, они свободно щиплют траву под присмотром дозорных. Очень скоро Дамон полюбил лошадей так, что его было не вытащить из табуна, что, признаюсь, не могло меня не радовать. Интересно было смотреть, как кони, проказливые и любопытные, реагировали на чужестранца. Самый смелый, пофыркивая, обнюхивал его с головы до ног, тёрся мордой о его уши, залезал носом под мышку и даже между ног. Потом, следуя примеру храбреца, человека обступал весь косяк: лошади старались заглянуть в его торбу, нет ли там угощения, покусывали его пальцы и волосы, бодались и толкались. Бывало, что Дамон валился с ног, но тут же вскакивал и продолжал весёлую возню. Я видела слёзы, выступавшие порой на его глазах, и прекрасно понимала, что происходит. Он приобщался к тому миру и образу жизни, который его соотечественники считали дикими.