Поначалу казалось, будто по бывшей речной пойме прошёлся, оставив после себя кострища и угольные ямы, бушующий вал пожара. Потом стало ясно, что обгорели и обуглились не кусты и стволы деревьев, а человеческие тела. Тела молодых девушек... Самые отважные из нас не по приказу командира, а добровольно спешились и, отводя глаза, ибо зрелище было слишком ужасным, пешком направились к месту страшной расправы. Под утёсом были выложены кольцом трупы пятидесяти семи лошадей, выпотрошенные и обезглавленные, и рядом с каждым находилось кострище, угли и пепел, в которые превратилась плоть всадницы. Черепов не осталось, их убийцы забрали с собой. В центре же этого адского круга на сколоченном из досок кресте висело вверх ногами ещё одно девичье тело, распятое и тоже обезглавленное. Плоть её сохранила следы ритуальных пыток, жестоких и изощрённых. Всё увиденное однозначно говорило о том, что девушки были не просто убиты, а принесены в жертву в соответствии с кошмарным дикарским обрядом.
Мы узнали распятую. То была Аэлла, Маленький Вихрь, подруга по триконе Элевтеры и Селены, всадница, совсем недавно выигравшая гонку за луговой тетёркой.
Кости сожжённых девушек были раздроблены, а кое-где истолчены в прах копытами коней их убийц. Место злодеяния, истоптанное ногами и копытами, сохранило множество зловещих символов и знаков, связанных с жестоким обрядом.
Вскоре подоспели основные силы: сначала авангард, потом — сотня за сотней — остальные. По мере того как подтягивались новые подразделения, сцена оплакивания повторялась, столь же горестная и душераздирающая. Некоторые амазонки насквозь пронзали себе ладони наконечниками стрел, другие полосовали ножами головы, так что их волосы и лица окрашивались кровью. Лошадям в знак скорби обрезали хвосты и гривы. В отчаянии женщины наносили себе раны ножами или острыми камнями, отрезали мочки ушей, посыпали плечи и головы пеплом, в который обратились тела их сестёр, Многие, совсем потеряв рассудок, бились о каменистую землю, катались по кострищам, рвали на себе волосы. Покрытые липкой кровью, сажей, меловой пылью, они, особенно с наступлением темноты, стали похожими на демонов ада. На моих глазах одна воительница взбежала по отвесному утёсу и бросилась вниз с высоты, наверное, сорока локтей. Сила удара о землю была ужасна, но она, поднявшись, вновь и вновь взбегала на крутой склон и повторяла падение, издавая невыносимые для слуха вопли.
В какой-то момент я наткнулся на Селену. Она изрезала себя ножом так, что лицо её покрыла кровавая маска, в глазах же амазонки я узрел не человека и даже не зверя, но стихию, столь же непостижимую для разума, как огонь.
Из темноты появилась Элевтера. Аэлла была её ученицей, младшей из её третьей триконы. Как раз в это время другие воительницы собирались снять истерзанное тело с креста, но, когда подъехала Элевтера, отступили. Остановив коня у подножия креста, Элевтера замерла в молчании и так, неподвижно, провела всю ночь.
Потом нам объяснили, что столь жестокое надругательство над погибшими (скифы не только оскальпировали и обезглавили их, но и перемешали лопатой останки, чтобы ни одна не получила отдельной могилы) было совершено для того, чтобы их жертвы не смогли обрести себя в загробном мире, но навеки были обречены на ужасающие страдания в сумрачной юдоли.
Оплакивание продолжалось всю ночь, и я могу с уверенностью сказать, что ни один из эллинских обрядов не способен сравниться с амазонскими по выразительности и накалу чувств. Не в силах выносить это зрелище, я отыскал брата и Филиппа.
Вместе мы удалились от места скорби на такое расстояние, где вопли и стенания уже не терзали наш слух, и там, к своему удивлению, увидели одинокого всадника, неподвижно застывшего под луной.
То был Тесей.
Узнав нас, он жестом подозвал нас к себе, а когда мы приблизились, тихо сказал:
— Они призывают Ненависть.
Сначала я не понял, что он имеет в виду, но потом внимательнее прислушался к звукам, доносившимся издалека, с места расправы. Ярость в голосах воительниц начинала пересиливать печаль. Амазонки взывали к грозным и мстительным божествам, Гекате и Немезиде, Дочерям Ночи и к Артемиде Безжалостной, к фригийской Кибеле, Великой Матери Сущего, к Деметре и Черной Персефоне, владычице царства Аида. Мольбы эти возносились к ночным небесам, словно исполненный ярости, кровожадный, первобытный вой, и волки пустыни, словно почуяв родство с этими пламенными душами, отзывались им из тьмы.