Крики поднялись такие, что расслышать слова Антиопы не было никакой возможности, однако её намерения были понятны и без слов. Она галопом скакала туда-сюда вдоль строя, воздев над головой секиру.
— Назад! Не входите в реку!
Вперёд выехала Элевтера. Я находилась слишком далеко и не расслышала слов, обращённых ею сначала к Антиопе, а потом — к сёстрам, но видела, как она поравнялась с царицей, задержалась на миг, а потом, издав боевой клич, поскакала вниз по склону. К реке.
Сёстры, все как одна, последовали за ней. Я тоже устремилась вниз; копыта моего коня бороздили склон. Скальпы снимали без разбора, ибо возможности определить, чьей рукой был повержен тот или иной враг, у нас не было. Каждая брала то количество, которое, по её убеждению, заслужила.
В языке тал Кирте есть слово «аноксе», соответствия которому в эллинском не существует. Обозначает оно смещение волчьей стаей вожака, неспособного убить добычу, или прайдом — старшей львицы, утратившей охотничье рвение. У нас, как и у наших хищных собратьев, такого рода падение мгновенно и необратимо.
Эту участь Антиопа навлекла на себя сама, выступив против первейшей божественной заповеди: «Никогда не щадить врага». Поступить так — значит пойти против священной «эхал», самой природы, в лексиконе которой отсутствует слово «пощада». Хуже того, поступок Антиопы был вдвойне постыден, ибо являлся ещё и «нетом» — «вещью зла», поскольку стал несомненным результатом совращения нашей бывшей царицы эллинами, и в первую очередь её влюблённости в Тесея. Это привело к тому, что она, в один миг утратив всё своё влияние, стала в глазах своего народа конченым человеком.
Ночью, когда торжествующее войско разбило лагерь, Элевтеру провозгласили славнейшей из славных, причём не только за подвиги, явленные в бою, но и за отважное противостояние безумному стремлению Антиопы проявить неуместное милосердие к поверженному врагу.
Спустя два рассвета, когда родичи скифов прибыли за телами своих павших и увидели то зрелище, которое приготовила им ненависть Элевтеры, они, поражённые и раздавленные горем, присвоили ей имя, под которым она стала широко известна: Молпадия, «Песнь Смерти».
Среди воинственных народов воздать человеку наивысший почёт могут отнюдь не соотечественники, но только враги. То, что Элевтера получила такое прозвание от столь смелого и воинственного племени, мгновенно вознесло её на невиданную высоту, а учитывая её незыблемый статус «анандры», женщины, не знавшей власти мужчины, она стала символом силы, славы и беспощадности — как в глазах соотечественниц, так и в сознании соседей.
Не прошло это даром и для меня: помимо всего прочего, столь стремительное возвышение моей подруги весьма способствовало и росту моего собственного престижа. Я упивалась нашим триумфом. Зло, причинённое врагами, тал Кирте покарали мощью оружия, а омыв кости своих дочерей в крови тех, кто надругался над ними, вернули их душам право на посмертное блаженство.
Кроме того, как пояснила нам Элевтера, выступив перед войском в первую ночь после боя, столь решительная и суровая расправа наверняка отбила у сородичей погибших охоту даже помышлять о нападении. Одним ударом тал Кирте восстановили свою былую славу и дали понять, что новое поколение воительниц не только ничем не уступит своим предшественницам, но и будет наводить на врагов ещё больший ужас.
— Все, кто подумывал о возможности испытать нас на прочность, оставят свои замыслы, — заявила Элевтера. — Даже со скифами Железных гор мы вполне сможем жить в мире — именно благодаря проявленной нами твёрдости. Страх, который нагнали мы на них этой расправой, сделает их сговорчивее, и если Совет пожелает мира, добиться его — на выгодных для нас условиях — будет совсем не трудно. Единственное, что может сделать мир прочным и длительным, — это страх!
Подобно переполненной чаше, содержимое коей переливается через край, я не могла сдержать своей радости. Казалось, будто всё, о чём я могла лишь мечтать, воплотилось в жизнь внезапно и мгновенно, словно по мановению руки чародея. Более всего мне не терпелось отправиться в лагерь афинян и, продемонстрировав Дамону обретённые трофеи, заявить о своём праве на его любовь.
Но когда я, под звуки гимна павшим, покинула ряды нашего войска, чтобы поскакать в стан эллинов, меня перехватила девочка по имени Росинка, двоюродная сестра Антиопы и ученица из её третьей триконы. Расстроенная девчушка сообщила: я должна срочно, никому не говоря, явиться к Антиопе в степь и привести с собой лошадей, которых Антиопа перечислила по именам. У меня непроизвольно вырвался стон: таково, увы, бессердечие молодости... Я прекрасно понимала, что звезда Антиопы закатилась, и боялась, что любая связь с бывшей царицей повредит осуществлению моих честолюбивых планов.