– Единорога, малышка! – Сизоворонок отбросил напускную небрежность и заскакал по ветке вверх-вниз. – Я не видал ни одного со времени…
– Ты никогда ни одного не видал, – сказала она. – Это же я, ты не забыл? Уж я-то знаю, что ты в своей жизни видал, а чего нет.
Сизоворонок оставил ее слова без внимания.
– С ней шел один такой странный, весь в черном, – затарахтел он. – Собираются Кошачью гору перевалить. Уж не в страну ли Хаггарда они направляются. – Он склонил голову под артистичным углом, который и завоевал когда-то сердце его супруги. – Представляешь картину, – восторженно заливался он, – садится старый Хаггард завтракать, а к нему в гости единорог пожаловал, нахальный, как я не знаю кто, тук-тук-тук в его дрянную дверь. Да я бы все отдал, чтобы посмотреть…
– Надеюсь, вы двое не весь день потратили, любуясь на единорогов, – прервала его, щелкнув клювом, супруга. – Сколько я понимаю, она, во всяком случае, считается большой затейницей по части организации досуга.
И супруга пошла на него, ощетинив перья на шее.
– Лапочка, да я с ней даже не виделся… – начал сизоворонок, и супруга знала, что не виделся, попросту не посмел бы, но все равно дала ему клювом по башке. Она была женщиной, прекрасно умевшей использовать мелкие моральные преимущества.
Единорог с чародеем шли сквозь весну, они перевалили ласковую Кошачью гору и спустились в фиалковую, поросшую яблонями долину. За долиной лежали низкие холмы, такие же тучные и смиренные, как овцы, которые, когда единорог проходила мимо, изумленно опускали головы, чтобы принюхаться к ней. Затем последовали неспешные высоты лета и пропеченные равнины, над которыми воздух висел, поблескивая, как леденец. Вместе она и Шмендрик переходили реки, спускаясь и поднимаясь по колючим берегам и обрывам, вместе бродили по лесам, напоминавшим единорогу о ее доме, хотя обрести какое-то сходство с ним они не могли, сколько ни дали б им времени. Таков ныне и мой лес, думала она, но говорила себе, что это не имеет значения, что стоит ей возвратиться, и все станет, как прежде.
Ночами, когда Шмендрик спал сном голодного, стершего ноги чародея, единорог припадала к земле, но бодрствовала, ожидая увидеть огромного Красного Быка, который бросится на нее с луны. Временами она улавливала то, что полагала его запахом, – темный, пронырливый смрад, осторожно крадущийся в ночи, отыскивая ее. Тогда она вскакивала на ноги, издавая холодный крик готовности к бою, но только затем, чтобы увидеть двух-трех глазевших на нее с уважительного расстояния оленей. Как-то раз один из них, второгодок, подзуживаемый хихикавшими друзьями, подошел довольно близко и, стараясь не встретиться с ней взглядом, пробормотал: «Ты очень красивая. Точно такая, как говорили наши матери».
Единорог, знавшая, что он не ждет от нее ответа, молча смотрела на него. Другие олени давились смехом и шептали: «Ну давай, давай!» И он, подняв голову, прокричал быстро и радостно: «Но я знаю ту, что красивей тебя!» И, развернувшись, унесся, залитый лунным светом, и его друзья понеслись за ним. А единорог легла снова.
Время от времени дорога приводила их в деревню, и там Шмендрик представлялся бродячим магом, обещая, о чем он кричал на улицах, «спеть за мой ужин, досадить вам совсем немного, чуть потревожить ваши сны и отправиться дальше». Редко встречались селения, в которых ему не предлагали поставить его прекрасную белую кобылу в конюшню и заночевать, и пока дети не расходились по постелям, он выступал на освещаемой фонарем рыночной площади. Магии большей, чем та, что заставляет кукол говорить, а мыло обращаться в мармелад, он не пытался творить никогда, да и это пустяковое волшебство по временам не давалось ему. Однако детям он нравился, их родители добродушно угощали его ужином, летние вечера были летучи и ласковы. И столетия спустя единорог еще помнила странный, шоколадный запах конюшен и тень Шмендрика, которая танцевала в скачущем свете на стенах, дверях и дымоходах.
А утром они отправлялись в путь – Шмендрик, с карманами, набитыми хлебом, сыром и апельсинами, и пообок его единорог, то белевшая под солнцем, как море, то зеленевшая в тени деревьев. Фокусы его забывались еще до того, как он скрывался из глаз, но белая кобыла мага смущала ночами многих селян, и были женщины, которые, увидев ее во сне, просыпались и плакали.
Как-то вечером они остановились в упитанном, уютном городке, где даже у нищих были двойные подбородки, а мыши ходили вперевалочку. Шмендрика вмиг пригласили отобедать с Мэром и несколькими из самых дородных Советников, а единорога, как и всегда не узнанную, отправили на выпас, где трава росла сладкая, как молоко. Обед подали под открытым небом, на площади, потому что ночь стояла теплая, а Мэру было приятно похвастаться своим гостем. Знатный получился обед.