—Сколько Вам лет? Вы совершеннолетний?
Марк продолжал допытываться до Рамиля, и Амальтея под одобрительный, возможно, также слегка завистливый взгляд Уорелла вышла в гостиную.
Камиль сидел в гостиной один. Мужчина развалился в потрёпанном, зелёном кресле, из которого уже вылезла добрая часть обивки, а оставшиеся её часть только рвалась наружу. Северянин, скрестив руки на животе, улыбался девушке. Стараясь не показывать брезгливости, Амальтея опустилась за стол, на котором уже расположились ноги Камиля. С кожаных сапог стекала грязная вода.
—У тебя глаз дёргается.—сказал северянин. Амальтея, отвернувшись, коснулась века. И, правда, дёргается.—Впервые встречаешь дикарей, не так ли?
—Я не считаю вас дикарями.
—Мне приятно это слышать.—Камиль закинул ногу на ногу. Грязь потекла на брюки Амальтеи.—В прежние времена дикарями считались островитяне. Поговаривают, что они совершали жертвоприношения большому дракону. Это правда?
—Наверное, я не знаю.
—Те, кто выживали после обряда, становились огнерожденными, а те, кто не выживали, драконьим обедом. Так?
—Возможно.
Камиль ухмыльнулся.
—Ты ничего не знаешь о своей земле. Те, кто не знают прошлого, не смогут изменить будущее.
—Я не стремлюсь изменить будущее.
—Все стремятся изменить будущее. За двадцать четыре года я не встретил ни одного человека, который не хотел бы жить лучше, чем его родители. Хотя вам с приятелями, наверное, не на что жаловаться. Вы молоды, богаты, вас любят и уважают только за то, что в вас течёт драконья кровь. Но ответь, справедливо ли это? Разве мы с братом хуже вас лишь потому, что не имеем второго имени?
Амальтея смотрела, как Марк эмоционально жестикулировал руками, рассказывая Рамилю об успехе, который его будет ждать в городе. Периодически Уинсли гладил Джерарда по голове, чтобы успокоить, когда тот начинал бурчать.
—Справедливость — понятие относительное. Одни рождаются Богами, другие смертными. Но мир на земле наступит только тогда, когда все будут получать по заслугам. Знаешь, почему я подсел к вам, когда отец и брат от вас отвернулись? Потому что я думаю, что вы не должны расплачиваться за ошибки родителей.
Амальтея не слышала, что именно говорил Марк северянину, но, видимо, его слова заинтересовали юношу, раз он, поборов неприязнь и стеснение, сел за один стол с Уинсли и Уореллом, чему Джерард, разумеется, не был рад. Его раздражал не Рамиль, а Марк, который почувствовал свою значимость, и с видом важной птицы принялся расписывать хозяйскому сыну о привилегиях проживания в городе. При этом он словно невзначай обнажил розу на руке. «Позёр»,—процедил Джерард. «Зануда»,—улыбнулся Марк.
—Если Рамиль согласится на предложение хвастливого толстяка, я вырву ему язык.
—Кому?
—Обоим.
Амальтея, фыркнув, сложила руки на груди и тоже закинула ноги на стол. Однако Камиля её поведение не удивило.
—Твой брат действительно хорошо поёт.
—И с каждой новой песней у него на миллиметр отрастают сиськи, скоро его грудь станет больше, чем твоя.
—Ты не признаёшь таланта Рамиля, потому что завидуешь.
—Завидовать женоподобному брату всё равно что уговаривать свинью нести яйца — глупо и бессмысленно.
—У него хороший голос, он поёт с душой, а ты…
—Благодаря мне, он начал петь, понятно?!—северянин в одно мгновение опустил ноги на пол и кулаками ударил по столу.
Марк замолчал и наклонил голову, чтобы посмотреть, что происходит в гостиной. Но Джерард, заметив неловкость в глазах Амальтеи, толкнул его, чтобы Уинсли сел ровно. Девушка кивнула Уореллу, он кивнул в ответ.
—У Рамиля были проблемы с речью,—сказал Камиль, тяжело дыша,—долгое время он не говорил. Наш отец, человек с тонкой и ранимой душой, вскоре потерял надежду…
Когда Эмиль отчаялся, за Рамиля продолжил бороться его брат. На протяжении многих месяцев Камиль терпеливо обучал мальчика буквам, но маленький северянин не мог их ни запомнить, ни произнести. И тогда юноша вспомнил слова покойной матери о том, что только музыка способна достучаться до любого сердца.
Камиль запел, и спустя месяц Рамиль запел вместе с ним. Северяне удивлялись и восхваляли Эмиля, который, не смотря на трудности, не бросил занятия с сыном и, хвала Эйнерис, добился успеха. Но лишь братья знали об истинной причине выздоровления Рамиля и хранили это в секрете.
Теперь в свои семнадцать лет Рамиль ежедневно упражняется в музыке, а Камиль с тех пор не пропел ни строчки. Когда братья остаются наедине, мужчина щиплет Рамиля за бок и шутит, что отдал ему свой голос. На деле же музыка и пение напоминают северянину о тех днях, когда его брат считался неполноценным.