– И мой ребенок станет его наследником?
– Если король умрет, не успев оставить собственного сына.
Все это казалось мне каким-то далеким и неопределенным.
– Но я же дала слово, – повторила я. – А ты дал свое. Неду Сеймуру.
– Забудь об этом, – рекомендует отец. – Эдуард Сеймур мертв, а его сын, Нед, находится полностью на милости своего опекуна, который сделает с ним все, что сочтет возможным и необходимым. Все, тему считаем закрытой. Ты должна слушаться, Джейн, как подобает дочери, иначе мы тебя просто заставим.
Мать, устав от ожидания, решает к нам присоединиться. Мне приходится собраться с остатками смелости.
– Простите меня, – обращаюсь я к ним обоим. – Но я помолилась об этом и убеждена, что я не могу выйти замуж за кого-либо другого, пока не освобожусь от данного мною слова бывшему графу Хартфорду. Да, мы не произносили клятв, но Господь все видит и обо всем знает. Я не могу просто сделать вид, что ничего не было.
Почти в слезах от ужаса из-за своего открытого неповиновения я перевожу взгляд с моего возлюбленного колеблющегося отца на каменное лицо матери.
– Ты не посмеешь ослушаться, – просто отвечает мне мать. – Мы – твои родители, и ты будешь делать то, что скажем мы.
Дарем-Хаус, Лондон.
Май 1553 года
Разумеется, она права. Для того чтобы я в полной мере прочувствовала влиятельность семьи Дадли, мне придется жить в их роскошном лондонском дворце, Дарем Хаус, где будет проведено и мое венчание. Вернее, венчание будет не только у меня. Там будет три невесты: я, моя сестра Катерина и дочь Дадли, тоже Екатерина, которая выйдет замуж за Генри Гастингса, восемнадцатилетнего сына графа Хантингтона. А моя маленькая сестренка Мария будет публично обручена. Хорошо, что хоть ее венчание и консумация брака будут перенесены на некоторое время, пока она не повзрослеет.
И все выглядят чрезвычайно довольными таким положением дел, хоть и видят, как и я, что это будет не единение юных сердец, а заключение новых союзов между влиятельными семьями Англии и закрепление их кровью собственных детей. Неужели я одна прошу в молитвах понимания причин, по которым эти три семьи так нуждаются в уверенности друг в друге? Какой опасности они стараются избежать, связывая друг друга кровными узами? И почему всем нам шестерым так необходимо сочетаться браком в одной церемонии?
Моя сестра, Катерина, абсолютно уверена, что ей такое тройное венчание только на руку, поскольку она будет самой хорошенькой из невест. Она думает только об этом.
Каждый день мы получаем наряды из королевского гардероба, нам дают напрокат королевские украшения, дарят драгоценные камни. Король слишком дурно себя чувствует, чтобы лично присутствовать на венчании, но присылает нам роскошные ткани: темного серебра с шитыми по нему розами, лиловую, белую, серебряную и золотую парчу. А еще я получила тринадцать бриллиантов плоской огранки для украшения моего арселе, семнадцать роскошных жемчужин и золотой пояс.
В преддверии большого праздничного турнира ристалище свежевыкрашено и украшено знаменами. Все жители Лондона, обладающие хотя бы рыцарским званием, приглашены на свадебный пир, приготовлениями к которому повара занялись задолго до самого события. Там будет несколько дюжин перемен блюд, а в центральном дворе будет бить фонтан с вином. Сотни гостей в своих лучших одеждах сядут за стол и станут пировать, и еще тысячи будут с жадностью за ними наблюдать.
И в центре всеобщего внимания буду я, наследница Тюдоров, разодетая как принцесса, венчающаяся с отпрыском Дадли.
– Это рай, – объявила Катерина, прижимая к раскрасневшемуся лицу шарфик из фиолетового шелка.
– Нет, – одергиваю я ее. – И подобные речи – настоящее богохульство.
– Ну тогда это как Пасха, – глуховато произносит Мария, жуя пирожное, которое она старается затолкать в рот целиком.
– А к тебе это вообще не имеет никакого отношения, – одергиваю ее я. – Ты будешь только помолвлена, а не пойдешь под венец. Так что у тебя нет никакого оправдания этому обжорству, и вообще, выпрями спину.
Она послушно выпрямляется, глядя, как Катерина кружится на месте, укутанная в серебряную ткань. Смотритель королевского гардероба прислал еще отрезов бархата и шелка, и Катерина уже набросила на голову бесценные кружева, воображая, что это ее фата.
– Как нет оправдания всему этому тщеславию, – едко бросаю я.