— Но провести вас мне не удастся, сторож у ворот всегда спрашивает, кто идет, — после некоторого размышления ответил Брожак.
— А вас сторож знает?
— Конечно. Да если бы и не знал, то по придворной одежде определил, что идет свой, и пропустил бы.
— А знаете что? Дайте мне свою одежду, я на минутку схожу туда и вернусь, — предложил Тамила.
— А если с вами заговорит кто-нибудь из придворных что вы скажете? Попадетесь вы, и я с вами.
— За это можете быть спокойным, — ответил Тамила, — я сумею выкрутиться. Теперь темно, вряд ли кто мне встретится, а если и заговорит кто, что же, у меня нет головы на плечах?
— Я все же опасаюсь, как бы чего не случилось.
— Ваш кубок полон! — напомнил Тамила. — Что-то вы сегодня почти не пьете!
— Да вот почему-то кружится голова…
— За вас, пане Брожак! Ну, так дадите одежду на полчасика?
— Страшновато, просто голова идет кругом!
— А чего вам-то бояться, ведь пойду я, а не вы? Обещаю, что за полчаса управлюсь.
— Как вас тянет к этой Ульяне! Может статься, что вы ее и не увидите.
— Пойдемте в коморку и поменяемся одеждой, а потом я поставлю вам еще кварту и дам пять червоных злотых.
Пан Брожак чувствовал, несмотря на выпитое и на головокружение, что он совершает нечто нехорошее, но не мог воспротивиться настойчивым просьбам, пошел с Тамилой в каморку и поменялся с ним одеждой. Потом снова сел с кубком в одной руке, другая ощупывала злотые в кармане.
Тамила пошел было из корчмы, но тут же вернулся.
— У вас там, небось, имеется пароль? — спросил он у Брожака. — Скажите его мне, чтобы я смог пройти через ворота.
— Белая церковь, — шепнул ему на ухо подвыпивший Брожак и приложил палец к губам.
Расслышав пароль, придворный тут же заторопился, вышел, пересек улицу и без происшествий проник во двор крепости. Он шел так смело и уверенно, что стража у орудий без слов пропустила его, узнав по одежде своего. Но сторож у ворот спросил пароль.
— Белая церковь, — ответил Тамила и ступил во двор. Здесь он осмотрелся и пошел вдоль стены, осматривая все, не оставляя без внимания даже мелочей. Дерзко и бестрепетно пробирался он среди стоящих и лежащих солдат, лошадей, сваленного в кучи оружия. Никто его не остановил, и он ни с кем не заговаривал. Так он обошел обе площадки перед дворцом, определил, где установлены орудия, где подготовлены места на стенах для солдат, мимо которых только что прошел, а потом вернулся к двери на Замковой улице. На этот раз Тамила шел напрямик, поглядывая на стены, на солдат, не пропуская ничего, достойного внимания. Вышел он так же, как и вошел, повторив уже известный ему пароль. Выскочив на улицу, он поспешил к корчме Мальхера к пану Брожаку, который сидел перед почти опустевшим кувшином, боясь допивать, чтобы совсем не потерять головы.
— Так скоро вернулись? — воскликнул он, увидев Тамилу. — Видели ее?
— Видел! — ответил тот, — Увидел все, что хотел, а теперь бери назад свои манатки и бывай здоров!
— Уже уходите? Почему так скоро?
— Потому что мне очень некогда!
Переодевшись в свое, Тамила накинул на плечи епанчу и побежал к князю Янушу, который и посылал его.
Молодой князь сидел в своей комнате и держал совет с полковниками и ротмистрами, паном Зборимским и другими о предстоящем штурме крепости. Тамила постучал в дверь и вошел.
— Что нового узнал? — спросил его князь. — Слышал что-нибудь?
— Нового не слышал, но был во дворце Ходкевичей.
— Как тебе удалось туда проникнуть?
— Не столь важно как, главное, что был и все, что смог, осмотрел. Я прошел через обе площади, видел, где стоят орудия, где во время штурма будут стоять солдаты.
— Ну и молодец же ты, Тамила! Этой твоей услуги я никогда не забуду! — воскликнул князь. — А теперь расскажи обо всем, что видел, подробно, нам это очень важно знать.
— Солдат в крепости как сельдей в бочке, — рассказывал Тамила, — я еле продрался между людьми, пушками, грудами сложенного оружия. На стены втащили орудия и нацелили их на прилегающие улицы, их меньше со стороны церкви, там, кажется, стоят всего три орудия; а самая мощная оборона со стороны улиц Замковой и Савич. Хорошие укрепления со стороны площади и домов князей Острожских. Проделаны скрытые площадки для стрелков, а также бойницы, да такие, что взять их можно только если обвалится стена, а они могут безнаказанно стрелять в нас. Около ворот натянуты крепкие цепи, лежат железные решетки для того, чтобы защищать ворота даже в том случае, если они будут разбиты. Во дворе и на стенах кроме ядер и пороха лежат груды камней. Думаю, что неспроста во дворах стоят большие котлы: не иначе как на наши головы собираются лить кипяток.
Князь Януш переглянулся с присутствующими.
— Если бы их удалось выманить в поле, — сказал Зборимский, — там бы мы с ними справились, пусть бы они только вышли за Вилию. А из этой лисьей норы их не выкурить!
— В самом деле, выкурить их оттуда будет непросто, — согласился Тамила.
— Ничего страшного! — успокоил их князь. — Разнесем по камушку все дома, сделаем пролом в стене и ворвемся через него!
— Прошу простить, что вмешиваюсь, — заговорил Тамила, — но очень уж непросто будет делать там пролом. Я не такой уж вояка и знаток военного дела, но все же понимаю, что там негде подступиться к стенам, чтобы сделать пролом. На улицах тесно, как в глотке, когда выпиваешь. Даже если и проделаем дыру, мы не прорвемся внутрь, потому что и оттуда, и сверху на нас нападут защитники.
— Разложим костры и выкурим их дымом! — воскликнул князь Януш и стукнул кулаком по столу.
— Они и огня не испугаются! — возразил Тамила. — У них есть чем погасить его. Да и не возьмет их огонь. А сидеть там они могут долго.
Князь поморщился.
— Подождем до утра, — сказал он. — А там будет видно. Я схожу к князю воеводе. А вас прошу, ради всего святого, стоять наготове со своими полками и охраной, пусть каждый будет на своем месте и ждет приказа. Вам всем вовремя скажут, что нужно делать. Солдат в город не отпускать. Я знаю, что им приходится несладко, но пусть потерпят и, главное, не обижают горожан, потому что и так теперь на нашей совести будет любая жалоба жителей, им тоже тяжело.
Князь Януш кивнул головой на прощанье и заторопился к отцу.
Воевода тоже советовался с некоторыми из своих соратников о том, что делать. Разговор был бурный, князя пытались убедить, что лучше мир, чем война. Воевода сердился и нервничал. По всему было видно, что в душе он не только не хотел решать этот спор силой оружия, но, доведенный до отчаяния, втягивался в войну против своей воли, а потому был зол на самого себя и был всем недоволен. Он боялся потерпеть поражение уже с первых шагов. В душе спорил сам с собой, боялся опозориться, не хотел войны, не знал с чего начать. Но на словах выступал за войну и угрожал ею.
Князь Януш вошел к отцу как раз тогда, когда тот отвечал Дорогостайскому:
— Если вы хотите мира, то укажите мне путь к нему! Уговорите Ходкевичей…
— Даже и не думайте об этом! — с порога возразил ему Януш. — Я только что получил оттуда свежие вести. Они укрепились так, будто на них собираются напасть татары. Со всех сторон поставили орудия, наносили под стены камней, перегородили ворота цепями, собираются лить на нас кипяток! И народу там у них, как мака!
Воевода недовольно слушал рассказ сына. Ему хотелось легкой победы, сама мысль о долгом сопротивлении, затяжной войне выводила его из равновесия. Он весь встрепенулся, пожал плечами и воскликнул:
— Мы еще посмотрим, сколько им удастся продержаться! Завтра увидим! Вы отдали приказ людям? Они будут готовы?
— Им сказано ждать приказа, который поступит утром.
— Еще раз напомните всем, чтобы не бродили где попало. А собрались на Лукишках и по приказу все вместе выступили в город. Раз уж они подготовились, то и мы не будем спать в шапку, — добавил он, все более распаляясь. — Если же начнется война, если она разгорится, то берегитесь, паны Ходкевичи, потому что пощады не будет никому, не будет прощения, и горе вам, если проиграете!