— Может, нас хотят обмануть? — высказал догадку каштелян. — Сделали вид, что отступают, а ночью, в самую собачью пору, попытаются захватить нас исподтишка.
— Солдаты будут сторожить на стенах! — заверил Ян Кароль. — Будьте спокойны, я своих на постой не отправлю.
— Но кого-нибудь надо послать на разведку — предложил Александр Ходкевич.
— Один пошел уже, — ответил Ян Кароль, — да что-то долго не возвращается. Как только войско двинулось назад, я послал его раздобыть языка среди католиков, которые служат у них по принуждению, но в душе с нами.
Ждали до полуночи
Большой зал в кардиналии был переполнен людьми. Посреди зала стоял длинный стол, застланный дорогой скатертью. На нем горели восковые свечи, а посредине лежали распятие и Библия.
Возле стола в молчании застыли евангельский пастор и православный монах. Немного поодаль от них готовились исполнять свои обязанности двое трибунальских возных, оба высокие, худые, с вытянутыми шеями и лихо подкрученными усами. Они посматривали то на людей, то друг на друга.
Большие гданьские часы в стеклянном ящике показывали, что через десять минут они пробьют полночь.
Собравшиеся негромко переговаривались. Среди них выделялись богато одетые князь воевода и его сын Януш, их белые атласные жупаны и алые кунтуши были заметны издали. Оба застыли в угрюмом молчании. Воевода посматривал на часы.
Прошло еще пять минут — все то же глубокое молчание.
Наконец, часы начали медленно отбивать время, и как только прозвучал двенадцатый удар, воевода встал на возвышение и начал говорить:
— Свидетельствую перед всеми здесь присутствующими, что я ничем не нарушил назначенного срока, оговоренного с панами Ходкевичами. Мы пригласили их сюда, ждали весь день, были готовы заключить союз между присутствующим здесь моим сыном Янушем и княжной Софией Слуцкой. Этот срок истек, договор остался неисполненным, но не по нашей вине.
Почти то же самое выразительно и громко повторили с употреблением специальных юридических терминов на латинском языке оба возных. Князь сошел с возвышения, распятие, Библию и свечи вынесли, двери распахнули настежь, и воевода пригласил всех многочисленных гостей в другой зал, где их ожидал уставленный яствами стол, хотя и поздний, но богатый ужин.
Мы не будем описывать банкет, которым завершился этот ужасный день. Разгоряченные вином гости не раз со злостью вспоминали Ходкевичей, звучали угрозы и упреки, рты не закрывались. Только один воевода молчал, его напрасно пытались развеселить приятели и прилипалы, но, сколько бы они не усердствовали, он ничего не говорил.
Разошлись только под утро.
А во дворце Ходкевичей все готовились, также, как и днем, отбивать нападение. Перекликались солдаты, пылали костры, прохаживалась вдоль стен стража. Миколай Хомец в кирасе, со шпагой у пояса, обходил часовых, будил тех, кто заснул, чутко прислушивался к любому шороху на улице. Каштелян с Яном Каролем и Александром Ходкевичем сидели в своей комнате. Княжна София все молилась перед иконой Богоматери.
Так в тревожном ожидании миновала ночь, настал день. Открыли двери в стенах, послали на разведку людей. Вскоре от Завишей принесли точные вести о том, что произошло у Радзивиллов вчерашним днем.
Ходкевичи очень удивились той уступчивости, которую проявил воевода под натиском своих соратников, не понимали ее, объясняли себе только тем, что дворец трудно было взять приступом. Они знали о совете военачальников, пытавшихся найти наилучший путь к победе, знали, что они ничего не смогли придумать и не пришли к единому решению о штурме.
Перед обедом пришли епископ Гедройц с панами Завишами, снова пытаясь добиться примирения. Но — напрасно. Ян Кароль, осмелев после вчерашних колебаний воеводы, не позволил каштеляну хоть чем-либо поступиться. Каштелян также, как и вчера, все возлагал на княжну. Весь день шли взаимные переговоры. Было не так легко сблизить Радзивиллов и Ходкевичей, привести их к соглашению. Но было очевидным и то, что обе стороны устали от ненависти и нервного напряжения, хотели спокойствия и мира, хотя бы временного.
Что было потом
Утром опекун навестил Софию и при взгляде на ее бледное осунувшееся от непрерывных молитв и тревоги лицо ему стало жаль эту почти еще девочку. София сначала не заметила его, она молилась. Сирота не думала о себе, а только о превратностях войны, причиной которой она могла стать. Она не слышала выстрелов, звуков битвы, и благодарила Господа, что он даровал то, о чем она просила — мир.
Увидев дядю, она встала и поздоровалась с ним. Каштелян глянул на нее еще раз и под усталостью и бледностью разглядел радость.
— Радзивиллы не захотели вчера встретиться с вами, — сказал он, — а мы их звали.
— Звали? — удивилась княжна.
— Да, звали их к вам, чтобы вы сказали, люб вам Януш или нет. Мы были уверены, что вы нас не подведете. Но они не захотели встретиться с вами.
Княжна вздохнула и помолчала.
«И он усомнился во мне», — подумала она и сказала:
— Я надеюсь на Бога и на вас. Я научилась быть терпеливой и надеяться на высшую волю. Приму из рук Господа все, что будет.
Каштелян перекрестил княжну и ушел, она снова осталась одна. Глянула во двор: там, как и вчера, готовились к обороне. Хотя в назначенный срок нападения не последовало, Ходкевичи не хотели распускать свое войско и сдаваться на волю неприятеля, который мог одуматься и использовать столь благоприятный момент. Они Радзивиллам не верили и не торопились разоружаться, ждали, что будет дальше.
Добившись своего, сенаторы заторопились из Вильно, чтобы подготовиться к назначенному на март сейму. Распустили некоторые отряды и сами Радзивиллы, забыв о войне и надеясь на закон в решении спора с Ходкевичами, посчитав, что с его помощью можно будет сделать это просто и мирно.
Весь февраль шли переговоры о мире, но без успеха. Наконец, обе стороны были приглашены на мартовский сейм в Варшаву, и там это дело было, наконец, завершено. Оно померкло перед более важным: угрозой войн с Валахией и Швецией, это тогда беспокоило более всего.
Когда после сейма Ян Замойский начал собирать войско для войны против Валахии, к нему присоединились и оба Ходкевича, Ян Кароль и Александр, забыв о своих делах ради государственных. Увы, того же нельзя сказать о Радзивиллах: они не поставили для этой войны ни одного отряда, отдавая все свое время и все силы на установление в стране хотя бы относительного перевеса протестантов. Отъезд на войну Яна Кароля с братом давал им надежду легче найти взаимопонимание с каштеляном, который остался в Вильно один.
В Бресте Литовском
Валашский поход длился до самого конца того же 1600 года, а в июне в Вильно заседал трибунал. На него снова позвали Ходкевичей, чтобы с одной стороны попугать возможными карами, с другой — предложить условия соглашения. Утомленный долгим единоборством, каштелян остыл, братья издали тщетно продолжали восстанавливать его против Радзивиллов, умоляя ничего не предпринимать без них. Каштелян же был склонен к примирению, в душе был за него.
Он согласился отдать княжну за Януша, получив ее согласие на это. Но для успокоения совести поставил условие, чтобы на это было позволение из Рима.
Его дела в суде были прекращены, удовлетворены некоторые из его претензий, в том числе об оплате найма солдат. Брак договорились заключить в Бресте 1 октября 1600 года. Соглашение об этом подписали 8 июня. Но не скоро возобновились добрые отношения двух семейств, обида и холодок в душе еще долго оставались.
А княжна? Она радовалась миру, с надеждой ожидала конца этой истории, но иногда ей казалось, что Бог может не благословить их брак и это рождало в ее душе тоску.
Напрасно князь Януш, которому теперь было позволено видеться с Софией, старался доказать ей, что его любовь, зародившаяся еще в детстве, не угасла. Порой лицо Софии светилось беззаботностью и весельем, становилось легко на сердце, душа переполнялась надеждой, но через минуту ее снова охватывали дурные предчувствия. Едва за князем закрывалась дверь, как София начинала плакать, как раньше, хотя никто не мог понять причины этих слез, ведь все видели, как она любит его.