Погожим осенним утром на желтых песках, которые раскинулись под Брестом Литовским, в клубах пыли, которую крутил холодный ветер, показалась длинная череда повозок и лошадей.
Это был двор княжны и каштеляна, двигавшийся в сторону Бреста, где должна была состояться свадьба.
В карете, обитой черной с позолотой тканью, подперев рукой голову, сидела София. Она смотрела на дорогу впереди и первой увидела показавшиеся из-за песчаных пригорков отблеск башен Августинского и Иезуитского костелов, белые стены замка на острове, а потом монастырь и городские здания. Княжна принялась молиться, ее внезапно охватила тревога, на душу легла тяжесть.
— Здесь решится моя судьба, так повелел Господь, так хотела я сама. А что же в будущем? Что в будущем?
Она не осмеливалась заглядывать в него, сердце полнилось любовью к Янушу и надеждой на Господа.
Со стороны Бреста в клубах пыли ехала навстречу им карета в сопровождении группы всадников. Это князь Януш с отцом спешили поприветствовать Софию и ее опекуна. Лица Радзивиллов были веселые, а на лице каштеляна читалась озабоченность, княжна через силу улыбнулась.
— Приветствую вас! — воскликнул воевода. Он миновал карету княжны, оставил возле нее сына, а сам поспешил к каштеляну, оба сняли шапки и поздоровались.
— В добрый час и к доброму согласию! — заговорил воевода. — Мы узнали, что вы подъезжаете и решили вас встретить. Щетинский староста принес весть, что вы уже близко.
Каштелян ничего не ответил, помолчал, потом спросил:
— Давно ли вы в Бресте, князь?
— Несколько недель. Я с приятелями приехал загодя. Были у Сапеги в Кодне и в его летней резиденции — Романове. Сюда приехали уже и некоторые из приглашенных на свадьбу, с ними мы и проводили время. Пан Зенович, брестский воевода, ради такого случая даже любезно уступил нам свой дворец.
Каштелян снова о чем-то спросил, и так, беседуя обо всем и ни о чем, они подъехали к городу, который все более выразительно вырисовывался на фоне все еще зеленых прибужских лугов и серого осеннего неба.
Князь Януш ехал рядом с коляской нареченной, веселый, гордый своим счастьем; смотрел на окрестности, словно спрашивая: «Есть ли кто-нибудь в мире счастливее меня?»
— Еще несколько дней, — говорил он Софие, — и мы соединимся навеки! О, как же я старался заслужить твою любовь!
Княжна взглянула на него, ничего не ответила, наверное, думала о чем- то другом. Она была бледна и встревожена. Князь Януш снова заговорил:
— А помнишь, княжна, помнишь, как когда-то давно мы вместе приезжали в Брест? Как те дни были не похожи на нынешние! Помнишь, как мы плакали над твоим пожелтевшим полисадником, как выметали желтые листья, которые каждый день приносил ветер, засыпая ими улочки? Вот также всходило тогда солнце над старым сараем и липами, что росли возле него. Как мы ожидали, пока оно поднимется повыше, чтобы нам позволили выйти с пани Влодской на террасу дворца и в садик!
— А ты отсекал головки моих цветов своей саблей! — вспомнила княжна, ее также взволновали картины детства.
— Глянь, глянь! — воскликнул вдруг Януш. — Вон наши друзья едут встречать нас, хотят поприветствовать.
Коляска остановилась. Навстречу ехала группа всадников, еще более пышная, чем свита воеводы. Во главе ее были Лев Сапега и Зенович, а далее несколько панов из партии конфедератов. Они приблизились к каштеляну и шумно приветствовали его. Зенович, человек речистый (его хлебом не корми, а дай проявить свое красноречие), не мог не воспользоваться случаем. Он вытащил из-за пазухи свиток бумаг и прочел целых две приветственных речи в честь каштеляна и княжны, причем в последней вознесся в такие высокие сферы пророчеств и пожеланий, что возницы уже еле сдерживали коней. Наконец его красноречие иссякло, но тут уж и каштелян не мог хотя бы коротко не поблагодарить его; в своем ответном слове он похвалил ученость и учтивость Зеновича.
После того, как речи были окончены, вся компания подъехала к городской браме, и здесь снова остановилась: в воротах под балдахином ее встречали с бубнами, хоругвями, подарком на серебряном блюде и длинными приветствиями городской магистрат, а за ним — еврейский кагал.
И только к полудню, наслушавшись речей, на которые требовалось отвечать и благодарить, кареты княжны и каштеляна доехали до подготовленных для них апартаментов около костела на рыночной площади. Князь воевода с сыном и вся компания простились с ними у порога и разъехались.
Назавтра, в последний день сентября, от князя Януша принесли богатые подарки для нареченной. Весь день составляли брачный контракт. В нем уже не вспоминалось о тех договорах, которые некогда подписывал каштелян как опекун. Радзивиллы не высказали никакого желания познакомиться с перечнем тех имений, которые переходили к их роду с приданым невесты. Князь Януш весь день не появлялся. Тем временем украшался храм, в котором состоится венчание; готовились свадебные застолья: одно у каштеляна, другое у воеводы. Весь город пребывал в чрезвычайном оживлении: приехало множество гостей; кареты, возки, коляски, всадники заполонили улицы, а со всех сторон спешили новые приглашенные.
Первого октября с чрезвычайной роскошью прошло венчание. Княжна шла под венец по дорожке, выстланной сукном, в сопровождении многочисленных придворных и гостей. За ней шел каштелян. С другой стороны, по обычаю, — свита Радзивиллов, которая приехала к храму на лошадях с богатой сбруей и роскошными седлами, сами они были в сиянии золота и драгоценных камней.
После венчания молодая пара прошла ко дворцу каштеляна, где началось большое и пышное застолье, оно длилось почти до самого утра. Согласно принятому в те времена обычаю, молодую торжественно проводили к брачному ложу. Передавал Софию князю Янушу сам Иероним Ходкевич. Он произнес краткое, но торжественное слово, оно тоже было в обычае в те времена. Каштелян просил мужа заботиться о жене, о том, чтобы она была счастлива, высоко возносил род князей Слуцких, последняя представительница которого входила в новую семью. Он коснулся тех обстоятельств, которые предшествовали свадьбе, и их итогов, вспомнил, чего они стоили, потом вознес assumpt— хвалу — этому брачному союзу, пожелал сановной паре счастья.
Со стороны князя Радзивилла с приветствием выступал Зенович. Чтобы доказать, что княжна ничего не теряет, сменив славное имя Олельковичей на имя Радзивиллов, он начал приводить многочисленные примеры из истории княжеского рода, не обошел вниманием ни орлиного гнезда Лездейки, ни королевы Барбары из рода Радзивиллов, жены Сигизмунда Августа, ни даже кардинальской шапки своего родственника, недавно умершего краковского епископа Юрия Радзивилла. Он перебрал всю родословную Радзивиллов, восславил заслуги отдельных именитых мужей, представителей их рода, завершил благодарением Богу и заверил, что каштелян отдает счастье и судьбу Софии в добрые руки.
Потом гости продолжили застолье, вернувшись к своим кубкам в большой зал, и наполняли их до самого утра. Разъехались по домам уже с рассветом. Вечером с не меньшей пышностью пировали у князя воеводы. Каштелян не стал дожидаться, пока свадебное гулянье закончится, и поспешил, как только позволили приличия, вернуться в Вильно.
В скором времени молодые выехали из Бреста в Несвиж.
Слуцкие князья
Вечером во всех церквях и костелах города Несвижа и окрестных деревень звучал погребальный звон колоколов; их отголоски смешивались с шумом осеннего ветра. Княгиня София Радзивилл умерла. В каплице Несвижского замка стоял ее гроб, перед ним — хоругви с гербами Великого княжества Литовского и Радзивиллов; горели свечи, пели священники, гудели колокола.
Муж два дня плакал в своей комнате, после похорон справил по жене богатые поминки. Позже он женился на Софие Елизавете, княжне бранденбургской.
В том же году, когда умерла княгиня София, зимой двое странников зашли в православную церковь в Слуцке. Один из них был старый, согбенный временем, второй молодой. Одеты они оба скромно и чисто, с чувством меры. Старый укрывался лисьей шубой, молодой носил серую баранью бекешу. Они стали на колени перед алтарем и долго молились, потом старый обвел взглядом стены церкви, увидел надмогильную плиту, на которой светились недавно вырезанные позолоченные буквы, медленно прочел их. Надгробная надпись на латинском языке была такой: