Мне было семь. Стоял жаркий летний день, напоенный терпкими ароматами распускающихся белых акрий и сиреневого куста тши–уни. В гиммее, в моей опочивальне, няня дремала на кушетке, уверенная, что и я крепко сплю за опущенным пологом своей кровати, а за дверью покоев терпеливо стояли стражники. Обычный день. А я сидела на берегу ручья, наблюдая за его зеленоватой, медленно текущей жизнью.
Потом что–то неясное отвлекло меня от любования светлыми змейками, копошащимися на дне, и заставило вскочить на ноги. Чье–то присутствие. Лес принадлежал только Шоралл, лес был недоволен вторжением и передал это недовольство мне.
Лес был намного больше, чем казался со стороны. Тоже магия, рассказывал отец, древняя и забытая. Теперь уже никто не умел сгибать пространство, вмещая в несколько акров земли сотни тысяч вековых гигантов, бесчисленную мелкую поросль, ручьи, озера, даже лабиринт подземных пещер… Внутренний лес — королевский заповедник дикой природы на лужайке перед парадным входом.
Лес вел меня вдоль ручья, и с каждым шагом ощущение чужого присутствия становилось все сильнее. Пока я не увидела, что именно так возмутило древнюю магию. Вытянувшись во весь рост, подложив под голову руку вместо подушки, на лужайке, словно на своей любимой кровати, мирно спал незнакомый мне эль–туань. Примерно того же возраста, что и мой старший брат, того же, пожалуй, роста и… И на этом вся схожесть между ними заканчивалась.
Камир, светловолосый, загорелый красавец, пронзительно синеглазый, и чужак — такой бледный, словно ему никогда не доводилось бывать на солнце, с жестковатыми чертами лица, с волосами, чернее которых невозможно представить… Я склонила голову, разглядывая спящего. Было в нем что–то притягательное, что–то правильное и неправильное одновременно. Но мог ли он, настолько непохожий на моих братьев, считаться красивым?
Вопрос оказался не из легких, и я глубоко задумалась.
Чужак открыл глаза. Только что крепко спавший, он очнулся меньше, чем за одно мгновение. Я, всегда долго и мучительно просыпавшаяся по утрам, была уже готова выразить ему свое восхищение, когда чужак посмотрел на меня. Один взгляд — и все мысли куда–то потерялись. Осталась лишь гулкая странная пустота.
Не знаю, сколько это длилось. Я стояла, оцепенев, забыв, кто я, что я, зачем я… Словно что–то менялось в тот миг во Вселенной, а я оказалась в самом сердце изменения. Весь простой мир моего детства раскололся на мириады осколков и собрался заново, и все это за несколько бесконечных мгновений.
Когда я очнулась, все оказалось одновременно и по–прежнему, и по–иному. Черноволосый эль–туань все так же смотрел на меня, только приподнял удивленно брови, словно ожидая объяснений. А на меня медленно нисходило осознание того, что этот эль–туань, даже имени которого я еще не знала, уже никогда не будет мне чужим, что каким–то непонятным образом он оказался вдруг частью меня, такой же, как мое тело, мои мысли, моя магия…
И сама моя жизнь словно бы разделилась на две неравные части: до этого изменения — и после.
Глава 5
Чужое присутствие заставило меня вынырнуть из воспоминаний. Я огляделась, ощущая, как нарастает тревога.
Дождь и не думал стихать: уже не капли, а сплошные струи звонким маршем барабанили по крыше беседки. Потоки воды, как густой туман, смазывали очертания. Вот по ступеням беседки поднялся смутный силуэт, но я не смогла различить ни лица, ни фигуры.
Вскочив на ноги, я собрала вокруг себя Нити, формируя из них кокон — жалкая защита, но это все, что я могла сейчас сделать.
— Прошу простить меня за вторжение, Ваше Высочество, — донеслось из глубины дождя, и силуэт нежданного гостя, наконец, обрел четкие формы. Не гостя — гостьи. Камила Крий, бывшая возлюбленная Седда, моего третьего брата, почтила меня непрошенным визитом. Я и не подозревала, что она выжила.
Чуть расслабившись, я вновь села на скамейку, но не распустила кокон Нитей. За последние месяцы все слишком перемешалось, и я больше не знала, чего ожидать от бывших подданных.
— Не уверена, что имею сейчас право на титул принцессы, — сказала я со вздохом.
Камила остановилась в паре шагов и смерила меня оценивающим взглядом.
— Действительно, — произнесла дочь Крийского герцога, и я вздрогнула от ее тона. Вгляделась внимательнее, подмечая произошедшие в Камиле изменения: болезненную худобу, неестественную бледность и жесткий, жестокий даже, блеск глаз. Эль–туань казалась совсем иной, чем год назад, когда я в последний раз видела ее.