— Полно, будьте серьезны! — запротестовал Морис Перрен. — Компьютер, безусловно, имеет место при композиции, но он никогда не заменит истинный интеллект. Он никогда не сможет найти идею: это дело человеческого разума.
— Ошибаетесь, ваша честь! — театральным тоном с явным удовольствием продекламировал Фаран. — Вы говорите о будущем, согласно вашему разумению, абсурдными гипотезами, в то время как реальность уже превосходит их! Вы никогда не слышали об искусственном интеллекте?
— Да, безусловно! Но применение его в музыке мне представляется абсолютно невозможным!
— Невозможным? Прекрасно, я докажу вам обратное. Я разработаю на компьютере тему экзамена Летисии. Или, пожалуй, нет! Королевскую тему! И вы увидите, что машина выдаст партитуру еще более прекрасного сочинения, чем «Музыкальное приношение».
— Vanitas vanitatum![38] — вздохнул Морис. — А каково ваше мнение, профессор?
— О, боюсь, что мсье Фаран говорит о вещах, в которых я полный профан, — ответил Огюстен Дюпарк, впервые за весь вечер оживившись. — Но, пожалуй, я склоняюсь к вашему мнению. Желание подменить человеческий разум искусственным интеллектом представляется мне более чем безрассудным. И потом, одно дело — разработать заданную тему, и совсем другое — создать тему оригинальную.
— Простите меня, — вмешался в спор Жорж Пикар-Даван, — но я не вижу смысла в этой затее: пожалуй, стоило бы лучше разработать тему Летисии, чем тему основы «Музыкального приношения». И тогда, после объявления результата, мы смогли бы сравнить работу современной машины с ее сочинением. Прости, дорогая…
— Право, сегодня меня никто не щадит!
— Мне не кажется, что это хорошая идея, — высказал свое мнение Паскаль.
— Если вы думаете, что меня постигнет разочарование, то не бойтесь, я переживу это, — заверила Летисия. — Итак, Пьер, что ты решил? Какую тему выбираешь?
— Я согласен с твоим отцом, но не хотел бы еще больше огорчить тебя, потому что, уверен, компьютерное сочинение будет лучше. И сам не знаю, что выбрать…
— Никаких колебаний! — отрезала Летисия и пошла к входной двери за своей сумочкой. — Бросим жребий!
Она достала монетку в один франк.
— Оставьте, не надо, — запротестовал Морис Перрен. — Это просто ребячество!
— Оборот — королевская тема; лицо — ее обратное звучание, то есть тема экзамена! — заключила Летисия, подкинула вверх монету и на лету поймала ее.
Все окружили ее, чтобы увидеть, когда она разожмет ладонь, как легла монетка.
— Оборот! Значит — королевская тема! — радостно воскликнула Летисия.
Жорж Пикар-Даван посмотрел на монету в ладони дочери и неожиданно даже для себя самого сказал:
— Удача в жребии никогда не изменит судьбы.
— Это слова Булеза?
— Почти, — ответила Летисия.
9. ПРИПИСКА К ЗАВЕЩАНИЮ ИЗ ХЕЙЛИГЕНШТАДТА
Когда заявляют, что библиотека содержит все книги, первая реакция — непомерное счастье.
Хорхе Луис Борхес. Библиотека БабеляСнежная буря заметала город, и молодому человеку было очень трудно идти. Люди поспешили раньше, чем обычно, вернуться домой, чтобы приготовиться к рождественскому ужину. Только кареты еще изредка проезжали в этот уже темный предвечерний час.
«Лишь бы она еще не закрылась», — думал молодой человек, ускоряя шаг.
Наконец он дошел до большого здания, в окнах которого еще светилось несколько огоньков. Он быстро, едва не поскользнувшись, взбежал по ступенькам крыльца. Перед ним в величественном портале предстала небольшая дверь. Она не была заперта и с чудовищным скрипом поворачивалась на петлях. Под козырьком стрелка указывала на вход для посетителей. Он пошел в том направлении и оказался в довольно тускло освещенном зале с несколькими окошечками.
Увидев, что одно, кажется, еще не закрыто, он направился к нему. Но там никого не было. Разочарованный, он отвернулся и оперся на подоконник. Как глупо все вышло! Он закричал во весь голос:
— Есть здесь кто-нибудь?
Он крикнул еще раз и вскоре увидел, что появился какой-то старик. Вид у него был недовольный.
— Иду, иду! Что вам угодно? Все готовятся к Рождеству, а вы приходите в библиотеку. Вы знаете, что меньше чем через полчаса мы закрываемся?
— Да, да… Сударь, я приехал из Лейпцига специально для того, чтобы ознакомиться с некоторыми документами, что хранятся в вашем собрании. С подлинными документами, которых нет нигде, кроме как здесь!
— С подлинными документами? Сейчас? Но вы же ни за что не управитесь с этим за полчаса, а я напоминаю вам, что мы закрываем…
— Да, да, я закончу, обещаю вам! Эти документы крайне важны для меня!
— А вы не могли бы подождать до понедельника?
Конечно, можно было бы подождать до понедельника, но он уже решил, что должен ознакомиться с этими документами как можно скорее. Он покинул свою семью и своего наставника и пустился в путь. Когда он вернется в Лейпциг, ему не избежать упреков. Да, весь мир может подождать до понедельника, но не он. Словно прочтя его мысли, старик, смирившись, спросил его, с чем он хочет ознакомиться.
— С фондом Бетховена. Мне сказали, что Берлинская библиотека после смерти композитора два года назад получила большую часть его архива.
Лицо старика просветлело.
— Да, у нас есть эти бумаги. Его племянник Карл передал их нам. Но это в основном сугубо личные документы, а партитуры хранятся в Вене и Париже или в частых коллекциях.
— Спасибо, я это знаю. Вы не могли бы показать мне то, что хранится у вас?
— Пойдемте со мной.
Старик вышел из-за окошечка и провел молодого человека в читальный зал, который уже был погружен в темноту.
— Подождите меня здесь, — сказал он и удалился.
Молодой человек закрыл глаза. Неужели он достиг своей цели? За окном буря совсем разыгралась, ветер завывал в широких каминных трубах. По всем стенам читального зала ряды крепких дубовых полок, заполненных книгами, тянулись до потолка. Молодой человек с наслаждением вдохнул тот удивительный запах, который создавали кожа, клей, бумага, чернила и время.
Он подошел к полкам и попытался при слабом свете, который еще проникал в окна, прочитать названия книг. Он узнал первые издания на немецком языке Тацита, философские труды Новалиса, Гегеля, Гердера, Гёте, «Речь к немецкой нации» Фихте и ужасный «Невыразимый культ» фон Юнца. Но тут вернулся старик, неся левой рукой, под мышкой, две коробки, а правой — подсвечник. Он поставил их на стол.
— Вот, тут все! И не забывайте, что через тридцать… нет, уже через двадцать минут мы закрываем.
Едва библиотекарь повернулся, чтобы уйти, молодой человек открыл первую коробку и с волнением схватил бумаги. Сам мэтр держал их в руках, это его почерк! Он пробежал глазами первые листки: счета, записки Карла с просьбой о деньгах, свидетельство о смерти его брата Николаса, черновики писем князю Кински, эрцгерцогу Родольфу, наброски партитур… Но того, что он искал, не было. Он с нетерпением бросился ко второй коробке. Там были подобные же бумаги, но некоторые наброски партитур были больше, и он с нетерпением начал читать их.
С тех пор как он открыл для себя симфонию ля мажор и увертюру к «Эгмонту» — это случилось как-то вечером в прошлом году в «Гевандхаузе»[39] в Лейпциге, — он жил только Бетховеном, считая, что тот превзошел человеческую природу. Он видел его в своих снах, и Бетховен приказывал ему продолжить его дело. Но он еще только начинал свои композиторские опыты и прошлым летом тайком ездил брать первые уроки гармонии у скрипача Роберта Сиппа.
Когда он вернулся домой, его семья, смирившись, доверила его обучение органисту Готлибу Мюллеру. Это был педант! Человек некомпетентный, он утверждал, что музыку надо свести всего к нескольким правилам. Однажды молодой человек сказал ему: «Музыка — это мистическая и возвышенная чрезмерность. Все правила ее искажают». Это заявление стоило ему оплеухи, о чем он часто с горечью вспоминал. Но что за важность? Он ночи напролет изучал произведения Бетховена. Он брал ноты напрокат и переписывал, потому что у него не было денег купить их. И все ночи Бетховен приходил в его сны. «Упорно продолжай! — казалось, говорил он ему. — Продолжай свое дело! Немецкая музыка ждет тебя! Не разочаровывай ее!»