Напоследок — перед уходом — ещё раз окидываю взглядом возможное поле боя: всё чисто, даже Пищера вынесли, не забыли,– только табличка “МИРНОЕ ПОЛЕ” сиротеет... Уже кто-то, значит, испоганил надпись — пацифисты фиговы... Чтоб убедиться, насколько это поле через несколько колов времени будет “мирное”, я осторожно — чтобы не задохнуться — подползаю с этой табличкой вдоль фитиля к самому завалу и прикрываю ей проделанную в полиэтилене дыру:
: Для увеличения возможной кумулятивности эффекта. И стремительно следую вдоль верёвочки обратно — к Питу.
Затем молюсь, вдыхаю чистый ( после работы в завале это особенно буйно воспринимается ошалевшей от счастья грудью ) воздух Левой системы, начисто освобождённой от демократов — даже извечная вонь их поганого плекса, что, кажется, на века въелась в окружающие стены и своды, нисколечко не стесняет дыхания, потому что всё познаётся не только в бидэ, но и в сравнении, и любой, даже самый мерзкий запах после того, чем надышались мы с Питом “по самые альвеолы”, воспринимается, как дарованный от Кристиана Диора,—
— врубаю свой налобник на “автомат” ( при ускоренном перемещении под землёй это, как я уже говорил, большое удобство ) —
— и поджигаю.
: Мон хер, значить — с Богом.
— И со всех ног и рук устремляюсь вместе с Питом вслед за выкипевшим отсюда народом. Потому что то, что здесь сейчас разразится, вряд-ли можно будет описать, оставаясь на месте.
< “Сейчас здесь станет грязно...”
— И очень: есть такое мнение, значить,— “Он поднял вверх палец”,— там же. >
..: Что-то где-то глухо бухает,— потом ещё, ещё и ещё.
И ещё. Но уже тише — плавно переходя в едва уловимое гудение...
: Я представляю, что сейчас происходит в Левой — этот дым... и этот запах...
— И с этим представлением появляюсь в Правой: обители, по моим расчетам, совершенно-чистого воздуха.
... Что за чёрт! Нет здесь никакого чистого воздуха. А есть — этот самый дым и весь этот запах. Полная экибана то есть. И дышать здесь абсолютно нечем. Да и смотреть, честно говоря, нечем и не на что: потому как в таком дыму даже моя супер-система мало что значит.
: Ни черта она не значит в таком жутком волоке. И лёгкие мои тоже — всё это можно снять с себя и отнести в Амфитеатр за ненадобностью. ( Где, кстати, и продышаться полной грудью. )
— Ощупью добираемся с Питом до нашего выхода: точнее, пытаемся добраться. По дороге собираем совершенно ошалелый народ, мечущийся по шкурникам в полной потере ориентации в безвоздушном пространстве. Все проклинают меня и этот волок; говорят, что ТАКОГО ПОД ЗЕМЛЁЙ ЕЩЁ НЕ БЫЛО. Даже в Силикатах ( есть в Левой специалисты, успевшие повидать — и не свихнуться ). Так что я в некотором роде герой — однако же непонятно, как весь этот дым здесь очутился?..
Узнаём подробности: наша славная капромина ( всему виной, как я полагаю, табличка — как бы это невероятно ни звучало ), оказывается, почему-то вышибла завал не влево, как полагали мы с Питом — а вправо. И разместила, сиречь, разметала всё своё горящее добро... то есть дерьмо...
— Дальше идут подробности, описывать которые без содрогания невозможно ( например: Керосина спасла только какая-то старая каска с замечательно переделанной надписью “ТРУП”,— за пару секунд до взрыва он ради выпендрёжа нацепил её на голову впервые в жизни, чтобы покрасоваться перед какой-то случившейся левой чайницей,— а Хмырь... Нет, пока не буду ).
Так что от всего ильинского народа — и от правых, во главе с очухавшимся от взрывной волны Пищером, и от левых — во главе с инспирировавшем это “перемещение народов” Мамонтом — пахнет теперь примерно так, что только договор о вечной дружбе и ненападении, подписанный Мамонтом и Пищером “немес кадаркой”, удерживает их от расправы со мной на месте. А также то, что в этом дыму даже меня, то есть мой налобник, плохо видно.
Но жизнь моя висит на волоске: уж больно поровну все они её ненавидят — и наши, и левые; ничто не мешает им, объединившись в своём гнилом настроении, объявить меня в Ильях “персоной нон грата”... или как это делается? В общем, здорово отмудохать.
— Ладно: ближе к выходу дыма становится меньше, и мы, следуя градиенту освещённости и вони, кое-как добираемся до него. И здесь — у самого нашего Журнала — меня ожидает наиболее паскудное потрясение за весь этот печальный день. Уже на грани нервного истощения то есть. Потому что у Журнала я лицом к лицу неожиданно налетаю на... ещё живого негра. Пахнет от него просто омерзительно,— соответственно, в общем пахнет. Но откуда у нас в Ильях — негр?.. Да ещё в такой неловкий момент... Неужели Коровин со слёта какого-нибудь сагитировал?.. ( Видел я как-то на одном слёте — КТП, кажется,— под Звенигородом дело было, там я с Димой Волковым звук на сцене ставил и фонограмму творил,— так вот, видел я там негра. Оказалось — обрусевший кубинец, к тому же пьющий, к тому же, как выяснилось, сильно — и, естественно, от нашей самодеятельной песни без ума. Патрик его звали. Так что всякое бывает: приезжают же к нам в Ильи чешские трампы-спелеологи? К тому ж на “Юбке-Задранной” моей — и Пищера с Коровиным, если уж на то пошло — родной, этих негров полурусскоязычных — хоть жопой жри. Вполне могли сагитировать: не Коровин, так Пищер из социально-международных амбиций своих. Да и лицо данного негра мне явно кого-то напоминает; значит, точно на Юго-Западе виделись. В какой-нибудь очереди за хлебом — не твёрдым, так жидким. )