... Хотя вернулся оттуда — и трудно сказать, чем думал и как; да и думал-ли вообще? Наркоз оружия и правоты, и силы, что знает: она — добро... Я не оправдываю себя; другие говорят — “так нас учили”... Ерунда. Мы учились сами, и сами определяли себе учителей. Как и то, чему учиться. < Что вообще оружие и сила? Вот такой пример — оттуда: когда возвращались,— уже на корабле, то есть на военном транспортном судне,— продолжали спать с оружием. Потому что — кто за год, а кто и за два там так привыкли спать, и иначе не могли. Готов был — вначале стрелять на поражение, а уж потом просыпаться... Надеюсь, понятно, что я имею в виду. Если нет — слава Богу. И отнять это оружие у нас — дав нам — было уже невозможно. Но мы пили — когда возвращались — и пили, конечно, страшно. Я вообще не видел, чтобы так пили люди. К нам просто боялись подходить. И вот перед самым портом нам выдали немереное количество спирта,— ну и мы все наклюкались. Подозреваю, что это был не просто спирт... Потому что когда пришли в себя — мы были уже в порту, разоружены и связанны. > И хватит об этом.
— Я вернулся в Ильи, и сразу стало ясно, что пора наводить порядок. А значит — действовать.
Потому что бардак там творился жуткий; “жуткий” — это как мне увиделось... ТОГДА. Но я попробую не теперь, отсюда — а как бы из тогда описать, что было.
: За себя — и за Сашку.
За себя — это так:
..: просто! До кретинизма. До надёжной своей правоты. До несостояния понять — и принять кого-то, кроме себя,—
— Впрочем: тогда, как тогда. Извиняюсь за излишне долгую преамбулу, невнятный текст слов — сердцебиение мысли, мотылёк зелёного огонька кардиографа,— трепещет, как на ветру... Так труден этот выдох!..
РЕМИНИСЦЕНЦИЯ II: Сашка.
— Плохо одно: не рассчитал я, что с баллончиками данными за спиной подвижность моя несколько... гм, значить.
И я незаметно начинаю материться — конечно же, про себя; ниже достоинства моего это — вслух, когда те на хвосте, рядом...
: ДОГОНЯЮТ. “Суровая правда жизни — в матку её”...
— Баллоны бьют по спине, расклинивают в шкурниках; пот заливает глаза — едкий, грязный, чужой... Вывинчиваясь из очередного шкуродёра, со всего маху вдруг налетаю налобником на торчащий из потолка свод. Оф-фигительная травма лба ( по проклятой причине ношения света на упомянутой части тела, а не в подходящей руке ); потоки звёздных скоплений ( рассеянных и шаровых ) вырываются из обоих с’глаз — разом — ликвидируя вековую тьму вокруг и шокируя нецензурной вибрацией моего осатаневшего горла окружающий камень, символизирующий собой нетленные подземные ценности: покой-и-тишину, тишь да < ... > —
— меж тем как налобник на эластичном хайратнике устремляется с моей головы вниз, по дороге больно щёлкая меня по носу — и повисает на шее, не в силах преодолеть крепость встреченных плеч. И светит, соответственно, куда-то в ‘промендржность’: вниз, значить. Внутрь непонятно чего.
: Потоки слёз из глаз, выжатые чуть не ликвидировавшим мой чувствительный орган нюха налобником, гасят звёздные потоки, устремлявшиеся до того оттуда. Впереди становится тьма; что там — камни, крепи, проход? Ничего не вижу и ‘примерно столько же’ соображаю от боли. Рвусь вперёд загнанным зверем. Угол плиты — больно, неожиданно — в дополнение ко всему — из тьмы в плечо: боль задержки адская,— и тут же подворачивается левая рука, и я качусь в какую-то щель — не повредить бы баллоны!.. < Представляю, как они лопаются в рюкзачке за спиной — и бедная моя спина покрывается инеем от выходящего газа...
: Заморозка, чтоб не очень беспокоила боль от ран, нанесённых корявыми осколками металла. “Кошмар, значить...” >,—
— Правой уцелевшей рукой нащупываю болтающийся многоточием на шее налобник ( всегда полагал, что хороший фонарь в руке гораздо надёжнее в ощущениях полумёртвого, сиречь зажмурившегося налобника на шее,— а также приятней ) — рву его вверх, на лоб, и волосы на загривке летят, запутавшись в гнусном хайратнике; одновременно левой — дикая боль в пальцах! — отталкиваюсь от мокрой осклизлой крепи, что прежде подпирала здесь свод, да сгнила ‘от бремени’; вокруг — я вижу — чуть-ли не лес этих крепей: выставка декоративно-крепёжного материала ‘былых времён и породов’,— от толчка она летит, заваливается, падает назад, трещит, ударяет в соседнюю, вышибает её — и тут все они начинают падать друг на друга и страшно при этом трещать; этот жуткий хрипатый звук, треск — «не поехал бы свод»,— мелькает мысль, но что она может? — если б “поехал” свод, она бы просто не успела родиться в разбрызганных по всему гроту мозгах, и это — тоже мысль, а раз я родил и её — значит, ‘освод’ тут ни при чём — стоял, то есть, висел ни на чём — и будет висеть “долгие лета”,— только страшный треск за спиной: треск падающих гнилых ненагруженных крепей; но я успеваю — за доли секунды — разглядеть впереди проход и увернуться от здоровенной на вид и не вполне гнилой балки, летящей на меня сбоку — достаточной, чтоб изготовить из меня две симметрично разлетающихся вперёд независимых друг от друга детали,— на ходу в прыжке вырубаю налобник и оттягиваю изо всех сил лямки рюка — ни к чему мне сейчас за спиной предательский звон бубенчиков —