— приземляюсь уже в темноте за поворотом: беззвучно, “на четыре кости” — в замеченном проходе,— и исчезаю в нём под скрежет и треск рушившихся позади былых опор свода.
Теперь уже — позади. “Там, за поворотом”.
: Тайм-аут, значить. Пора перевести дух < ‘двух’, а то и “трёх” >. Всё-таки я здесь дома. А они — в гостях. Если не сказать...
РЕМИНИСЦЕНЦИЯ I: снова я.
: В конце концов, как я уже писал, от себя это несколько проще. Выдох, как и вдох, дело твоё личное, в некотором роде “хозяйское”. С рождения дышим — за себя. И другим даём... Вот с этого воздуха всё тогда и началось.
Пока я воевал, народу в Системе прибавилось. То есть поначалу — после того, как Шкварина нашли — ходить вроде даже как перестали: страшно было. Все, кто до того Ильи посещал, по иным каменоломням разбежались — кто в Бяки винёвские навострился, пленённый тамошним километражом и обводнёнкой, кто Старицкие дыры осваивать начал — вначале те, что ближе к городу были,— кто в Володары, Кисели и Силикаты перебрался. Кому что ближе пришлось. А некоторые — как НБС — вообще ходить перестали: по непонятным мне тогда причинам. Только Егоров с Мамонтом остались верны Ильям — ну и кто с ними был, с “ЗМ”, как они тогда назывались. И они всех тянуть к себе стали — новых, кто только начинал ходить под землю, и кого-то из старых — мол, целая Система пустая,— и так далее. К тому же в Ильях действительно интереснее, чем в других системах было,— и к ним потянулся народ: в основном новый, потому что от НБС, как я уже сказал, почти ничего не осталось — и получилось так, что в Ильях произошла своего рода “смена состава”. И всё началось по-новой. Как когда-то — но не совсем так. Потому что за годы эти многое изменилось: и люди, и вещи... Кассетники появились — и стали Настоящую Музыку под землёй слушать; о патефонах — на которые когда-то в Сьянах, как Сталкер рассказывал, огромный спрос был — уж и не вспоминали: разве что “по приколу” принесёт кто... Свет стал иной — надёжный,— аккумуляторами все обзаводились, системы свои конструировали разные... То есть — налобники. Транспортные мешки в поголовную моду вошли — чтоб рюки и цивильные шмотки не пачкать — и теперь из пещеры все чистенькие возвращались; такие капроново-анорачно-красивые, разноцветные,— опять же, рюкзаки самодельные из капрона “технического” и лавсана себе шить стали — если кого, как в старые времена, с “официальным абалаком”, или, Боже упаси, с “яром” встретишь — сразу можно было сказать: чайник. Гитары и примуса почти у каждого были — а не одна/один на десять человек, как прежде — и от этого какая-то независимость друг от друга появилась. То есть всё это, конечно, как и раньше, дефицитом жутким было — но как-то научились доставать.
: В общем, ходили под землю теперь совсем иначе.
И как-то незаметно Ильи превратились в Дом. Не пещерой таинственной стали — на воскресенье посетить, замирая от романтического визга и трепета,— а Домом-для-Всех. Местом жизни.
: Гроты жилые оборудовать начали — я и представить не мог до войны своей, что с камнем ТАКОЕ творить можно... “Резьба по белому” — “белому камню” то есть, как это Сталкер потом окрестил. Тоже: Данила-мастер слова... Впрочем, он и по камню здорово работать может — по-настоящему, я хотел сказать. Он мне на День Рождения, когда мы месяц на пищеровском эксперименте сидели, такую Двуликую подарил... Мне до сих пор кажется — она будто живая; стоит только взять её в руки...