Андрей уже успел свыкнуться со своей ролью. Ему теперь казалось, будто прежняя его жизнь принадлежала кому-то другому – совсем чужому человеку, не имеющему к нему никакого отношения. Возможно, так ему просто легче стало жить. Вроде ничего и не потерял. Захоти Ларин уйти от Дугина, он не мог бы этого сделать: причастность к тайне крепко связала их, лишила свободы действий. И с этим приходилось считаться. Иногда Андрея не тревожили по месяцу и больше, а потом появлялся Дугин с новым заданием от тайной организации. Генерал-аналитик не любил повторяться по части выбора места встречи. Конспирация была его коньком. Вот и теперь он назначил не совсем обычные место и время. И Ларин оценил изобретательность своего покровителя.
Андрей свернул с Симферопольского шоссе уже за Серпуховом, его тихоходный скутер почти неслышно скользнул на укатанную гравийку. Чувствовалась близость большой реки. В воздухе пахло влагой и прелой листвой. Ночь накрыла землю звездным куполом. Свет фары скользнул по бетонному забору недостроенного особняка, послышался собачий лай. Гравийка сузилась, превратившись в широкую тропинку. Теперь уже фара высвечивала стволы сосен. Дорожка петляла между старыми деревьями и упиралась в густые заросли, продираться сквозь которые нормальный человек вряд ли бы решился. Ларин заглушил двигатель, отвязал от сиденья складные удочки. Он чувствовал: за ним наблюдают, но даже не пытался определить, кто и откуда; знал, что свои – человек или люди Дугина, те, кому поручено держать под контролем подходы к месту встречи.
Из-за густых зарослей слышалась тихая музыка, Андрей улыбнулся, узнав мелодию. Ветви раздвинулись, за ними стоял Дугин с фонариком в руке; кожа его лысой, как колено, головы чуть поблескивала.
– Ты пунктуален, – проговорил руководитель тайной организации. – Проходи.
Сказано это было так, словно Андрея приглашали пройти в кабинет, а не на берег реки. Предложением он, естественно, воспользовался.
– Да, красиво жить не запретишь, – оценил Ларин обстановку.
Песчаная коса уходила в реку на десяток метров, возле нее серебрился в лунном свете небольшой катерок с обтекаемой кабиной. Дверца было приоткрыта, из-за нее и доносилась тихая музыка – приглушенным зеленым светом переливался проигрыватель компакт-дисков. Пел Утесов. Запись звучала совсем старая – довоенная, сделанная с пластинок, какие еще слушали на патефонах. Музыку и пение сопровождало пощелкивание корундовой иголки, шипение царапин.
– Твое любимое, – коротко улыбнулся Дугин. – Помню.
– Вы умеете удивлять, – отозвался Ларин.
На берегу горел костерок. У самой воды виднелись удочки и брезентовые креслица. Ближе к лесу стояли две палатки.
– Сегодня можешь себе позволить немного расслабиться, – говорил Дугин, подводя Андрея к воде. – Только утром вернемся в город. Чертовски люблю рыбалку, вот только времени на нее совсем нет. А ты?
– Можно подумать, что у вас нет на меня подробного досье.
– Есть, – Дугин вновь улыбнулся. – Но о рыбалке в нем нет ни одного слова. Кстати, о словах. Ты знаешь, кто такой или что такое «имам»? Ты подумай, сразу не отвечай, а я мигом.
Дугин поднялся на борт катера и вскоре вернулся с запотевшей бутылкой холодной водки и маленькими рюмочками из нержавейки.
– А это специально для тебя, – протянул он Ларину бутылочку морковного сока. – Не понимаю, как ты умудряешься запивать им водку, но чужие странности я уважаю.
– Это не странность – это привычка, – Ларин принял из рук Дугина налитую на две трети рюмочку, приподнял, ожидая, что скажет собеседник.
– За нашу природу, – вздохнул Дугин. – Только когда смотришь на это великолепие, видишь блеск ночной воды, слышишь, как всплеснет рыба да прошумит в кронах ветер, начинаешь понимать, насколько мелка и бессмысленна человеческая возня. Что значит какой-нибудь напыщенный чиновник или политик по сравнению с великолепием русской природы.
– Что-то вас на философствование пробило, – Ларин чокнулся с Дугиным, отпил глоточек и отставил рюмку на лежащее у костра бревно.
– Ну, вспомнил, что такое «имам»?
– Смутно, но представляю: тюрбан, белая одежда с длинными рукавами. Так, кажется, у мусульман называют уважаемого всеми человека, которого община верующих выбирает для чтения Корана в храме и для ведения общей молитвы. У них нет священников в нашем понимании.
– Неплохо, – кивнул Дугин. – Однако это не единственное значение. Главное и основное: имам в мусульманском мире – пример для подражания. Да, его выбирают верующие, но утверждают светские власти, причем пожизненно.