А Булгаков знал толк в прогулках с женщиной, которая ему нравится. Елена Сергеевна с упоением рассказывала, как в ту пору, когда едва начался их роман (а было это в начале весны 1929 года и жила она тогда еще не в Ржевском, а в районе Садовой), Булгаков однажды ночью вызвал ее на прогулку. Он повел ее на Патриаршие пруды, а там, на Патриарших — в какую-то загадочную квартиру. Их встретил таинственный мощный старик с белой бородой… был стол с роскошными яствами: балыки, икра… пылающий камин, у которого она села, склонив голову к огню… и восхищенные слова старика о ней: «Ведьма!..»
Она рассказывала это не раз, по-видимому, многим своим молодым друзьям, рассказывала и мне, и В. Я. Лакшину, причем — любопытно — я и Лакшин запомнили этот рассказ по-разному. В моей памяти ярче всего запечатлелись ее счастливые глаза, когда она говорила о ночном телефонном звонке (наверно, Булгаков знал, что Шиловский в отъезде), и эта волшебная прогулка по спящему, залитому лунным светом городу — к Патриаршим прудам… А Лакшин лучше запомнил и пересказал посещение неизвестной квартиры на Патриарших, старика и камин. Может быть, разница была определена тем, что Лакшин слушал эту историю несколькими годами позже — уже хорошо зная роман «Мастер и Маргарита», а я слушала до того, как прочитала роман. Впрочем, Елена Сергеевна во время этой прогулки тоже ведь еще ничего не знала о романе.
Видимо, Булгаков любил этот сквер с его старинным названием и аллеями, обрамляющими пруд.
А прогулки в романе… Вспомните, как быстро проходят скучными переулками только что встретившиеся мастер и Маргарита; проходят, «не замечая города», пока не обнаруживают себя у Кремлевской стены на набережной… И на другой день они встречаются там же, на Москве-реке, и майское солнце светит им… И, вспоминая мастера, Маргарита приходит в Александровский сад, к одной из скамеек под Кремлевской стеной — к той самой скамье, на которой год назад «сидела рядом с ним».
Булгаков хорошо знал и любил эти места. Он любил Кремль. В уцелевших фрагментах его дневника Кремль упоминается дважды. 23 декабря 1924 года: «Для меня всегда наслаждение видеть Кремль. Утешил меня Кремль. Он мутноват. Сейчас зимний день. Он всегда мне мил». 2 января 1925-го: «Проходя мимо Кремля, поравнявшись с угловой башней, я глянул вверх, приостановился, стал смотреть на Кремль…»[391]
И Елена Сергеевна любила Кремль. В течение десятилетий недоступный для простых граждан, он был открыт — знамением «оттепели» — только в 1955 году. Сохранилась сделанная в декабре 1955 года запись Е. С. о том, что она с наслаждением гуляла в Кремле и не ушла бы, если б не замерзла. «Нет, нельзя, не могу словами рассказать все чувства, которые поднялись. Какая власть у времени, оно не исчезает, оно вечно»[392].
Похоже, что прогулки по Москве в жизни Михаила Булгакова, как и в его романе, значили не совсем то, что представляется автору заманчивой версии.
У Кривоносова, правда, был в запасе аргумент текстологический. «Как быть с тем, что Маргарита пересекла Арбат, прежде чем оказалась на его правой стороне?» — спрашивала я. «Маргарита пересекла его вдоль», — звучал решительный ответ. И цитировалась «Жизнь господина де Мольера».
В этой повести Булгакова, в главе 32-й («Нехорошая пятница»), говорится: Мольер «пересек комнату и в кресле у камина посидел некоторое время»… Неужто это означает, что Мольер перешел комнату в самом узком ее месте? — наступал мой собеседник. — Не предположить ли, что Булгаков этим словом обозначает преодоление пространства в любом направлении, в том числе в длину?
Всегда любопытно посмотреть, каким смыслом наполняется слово у большого писателя. Глава 32-я начинается с того, что Мольер расхаживает по вытертому ковру вдоль своего кабинета. Он мерит кабинет, время от времени оказываясь перед эстампом, прибитым у окна… Стало быть, кабинет вытянут от торца к окнам… Вышагивая, с удовольствием поглядывает на огонь в камине, «отвращая взор от февральской мути за окнами»… Он движется к «февральской мути за окнами» — стало быть, камин у боковой стены. И тут, в очередной раз рассмотрев эстамп с портретом Конде у окна, Мольер пересекает комнату — к камину, чтобы, сбросив ночные туфли, протянуть ноги к живительному огню…
Разумеется, Мольер пересекает комнату не поперек (поскольку идет от окна). И не вдоль — вдоль он только что мерил комнату по вытертому ковру. Он преодолевает пространство по той прямой, какая в данный момент ему удобнее всего: пересекает комнату наискосок…