Отмечу, что троичность беспокоила воображение писателя давно — задолго до возникновения «треугольника» Воланда. Она очевидна уже во второй редакции романа: «Комната Маргариты сияла. В раскрытом настежь трехстворчатом зеркале туалета миллионы раз отражались огни трехсвечий».
Присутствует в редакции четвертой: «Утирая слезы, Маргарита Николаевна оставила тетрадь, локти положила на трюмо и, отражаясь в трехстворчатом зеркале, сидела, не спуская глаз с фотографии»…
«Трехстворчатое окно в фонаре, открытое и задернутое шторой, светилось бешеным электрическим светом.
В комнате Маргариты Николаевны горели все лампы, какие только можно было зажечь. Под потолком люстра, на трюмо у зеркального триптиха два трехсвечия…»
В окончательной редакции, как всегда, избыточная настойчивость приема убрана. Вместо трехсвечий, отражающихся в зеркалах, просто: «В спальне Маргариты Николаевны горели все огни…». И зеркало названо просто: «трюмо». Но троичность останется:
«Вернувшись с этим богатством к себе в спальню, Маргарита Николаевна установила на трехстворчатом зеркале фотографию…» И останется: «Трехстворчатое окно в фонаре, открытое, но задернутое шторой, светилось бешеным электрическим светом»…
О чём нельзя говорить?
Но мы условились не оставлять ничего на «потом», поскольку этого «потом» может и не случиться; к тому же, как говаривал Коровьев, «мы враги всяких недомолвок». Поэтому никак нельзя бросить на полуслове разговор о масонстве, уже вдвинутом булгаковедами в творчество и в биографию Михаила Булгакова — туда же, где прочно обосновались дружба с Краснушкиным и чтение португальского романиста Эсы из Кейроша.
Напомню читателям, что модный интерес к масонству возник в России в конце ХХ века, на крахе империи, и начался, собственно говоря, с фантастического слова жидомасонство и предположения, что загадочное масонство было ничем иным как зловещим и таинственным заговором всемирного еврейства против русского православия. Потом первая половина слова, из-за полной бессмыслицы, отвалилась; пошел ученый интерес к масонству, которое, как оказалось, было явлением историческим; но воспаленные мозги, лишенные привычного идеологического корсета, продолжали метаться между вытащенными из небытия «Протоколами сионских мудрецов» и болезненным интересом к заговорщикам. А поскольку к этому времени Михаил Булгаков становится популярным писателем (или, как ныне говорят, фигурой «культовой» и «знаковой»), то модный бред масонства пошел распространяться и на него.
«Вы что — не знаете, что Булгаков был связан с масонами?» — вперялись в меня безумные глаза, и я осторожно отодвигалась… Какие «вольные каменщики» в советской России, в которой просматривалось все насквозь? Какие «тайные общества»?
Тут придется признаться, что первым, легкомысленно не подумав о последствиях (а кто из нас думает о последствиях?), запустил «масонство» в биографию Булгакова В. Я. Лакшин в знаменитой своей рецензии на выход в свет романа «Мастер и Маргарита»: он возвел к масонству слово мастер.
«„Мастер“, — писал Лакшин, — слово, бытовавшее в обществе „свободных каменщиков“, масонов начала прошлого века», — и ссылался на «Записки о масонстве» декабриста Батенкова, опубликованные в 1933 году. («Масоны, — рассказывал Батенков, — сохраняют предание, что в древности убит злодеями совершенный мастер, и надеются, что явится некогда мастер, не умом только перешедший через смерть, но и всем своим бытием. Такое предание, должно быть весьма не новое, и составляет стимул надежды на высшее на земле просвещение и цивилизацию, на освобождение от неотвратимого жала смерти при шествии судеб человеческих к свету и правде через тьму и рожденную в ней отрицательную природу зла…»)[428]
И хотя ни к булгаковскому мастеру, ни к самому слову мастер у Булгакова ни декабристы, ни масоны ни малейшего отношения не имели, Е. С., с восхищением читавшая статьи Лакшина, не возражала: она хотела одного — чтобы о Булгакове писали…
Потом соблазнительное «масонство» Михаила Булгакова утвердилось в «Булгаковской энциклопедии» — труде, принятом читателями с трогательным доверием (главным образом, конечно, из-за названия: шутка сказать — энциклопедия! — не напишут же зря). Тут миф о масонстве с легкой руки Б. В. Соколова соединяется с именем А. И. Булгакова, отца писателя и профессора Киевской духовной академии. И Елена Андреевна Земская, очень крупный ученый-языковед и родная племянница Михаила Булгакова, с достоинством и гордостью характеризуя семью писателя, рассказывает на радио «Эхо Москвы» в конце октября 2000 года:
428
См.: В. Лакшин. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». — «Новый мир», 1968, № 6, с. 302–303.