В. Экземплярский, профессор нравственного богословия Киевской духовной академии. Лишен по распоряжению Св. Синода кафедры за статью в сб. «О религии Льва Толстого», в которой Экземплярский назвал Льва Толстого «вождем человечества», «живым укором нашему христианскому быту и будителем христианской совести, которая никогда не признает учителями истины тех, которые говорят от имени Христа, но говорят не то, чему Он учит» («Известия книжных магазинов Т-ва М. О. Вольф», 1912, № 5, с. 69).
«Экземплярский ответил брошюрой „За что меня осудили?“» (Там же, 1912, № 6, с. 86.)
В. Экземплярский. Прощальное слово профессора нравственного богословия к своим бывшим слушателям. Киев, 1912, с. 27.
«Василий Ильич Экземплярский — богослов и религиозный публицист… В 1912 году уволен из КДА за публикацию статьи „Гр. Л. Н. Толстой и св. Иоанн Златоуст в их взгляде на жизненное значение заповедей Христовых“, где в определенном смысле сопоставлял воззрения великого святителя и Толстого, а также за критику современного богословия».
…Особенно бурные страсти полыхали в Киевской духовной академии в революционные дни 1905 года. Осенью занятия в Академии прекратились. Студенты требовали автономии, права выбирать деканов и ректора, принимать участие в решении многих насущных вопросов. Из Святейшего Синода пришла яростная телеграмма: «Синод постановил студентов если к первому ноября не начнут занятий распустить и академию закрыть до будущего учебного года». Студенты ответили отказом приступить к занятиям.
В ноябре поступила телеграмма из Петербурга на имя секретаря Духовной академии: «Телеграфируйте функционирует ваша академия. Студент Владимир Мельников». Поскольку ответ в десять слов был оплачен, секретарь ответил: «Петербург Духовная академия студенту Владимиру Мельникову. Академия не функционирует. Секретарь».
И даже профессоров обуревали сумасшедшие планы об изменении устава духовных академий, о независимости от местных духовных властей, о том, чтобы ректором академии могло бы стать не духовное, а светское лицо из числа профессоров академии, и притом лицо сменяемое — раз в четыре года.
Лихорадило не только Киевскую, бурлило во всех четырех духовных академиях. 3 ноября поступила телеграмма от обер-прокурора Святейшего синода князя Оболенского: «Предложить Совету Академии… избрать трех лиц для участия в совещании под моим председательством о мероприятиях к восстановлению нормального академического порядка. Этих лиц благоволите командировать в Петербург к одиннадцатому ноября»[478].
Делегатов избирали тайным голосованием; сохранился листок — перечень фамилий по вертикали и против каждой палочки — по числу полученных голосов. Больше всего голосов (16) получил профессор Дроздов, но почему-то не поехал. Поехали Завитневич (13 голосов), Рыбинский (13) и Богдашевский (7). А. И. Булгаков получил один голос. Может быть, сам за себя голосовал? Но это тоже интересно: стало быть, ему хотелось поехать. Один голос получил А. А. Глаголев. Профессор Петров никаких голосов не получил[479].
У делегатов была с собою некая «Киевская записка», с которой они последовательно соотносились, выдвигая требования пославшей их Академии. В противоположность осторожным казанцам, вели себя очень наступательно. Ректора — избирать! И не навсегда, а на короткий срок — на четыре года; и чтобы имел степень доктора; а духовный сан — не обязательно…
Их победоносная телеграмма… А потом потихоньку увяли…
В написанных много лет спустя воспоминаниях В. П. Рыбинского любопытны строки об А. И. Булгакове в 1905 году. Рыбинский существенно моложе А. И.; он стал студентом Академии в ту самую осень, когда А. И. читал свои первые лекции, причем лекции эти студенту Рыбинскому не нравились. А в 1905 году Аф. Ив. явно повеселел, и Рыбинский рассказывает:
«Значительно позже, около 1905 года, А. И. приобрел если не авторитет, то симпатии у студентов. Этому благоприятствовало то, что он был человек в обращении простой и любил со студентами говорить по различным вопросам, преимущественно, конечно, богословского характера. В этом случае он был весьма удобным собеседником, так как отличался полною терпимостью к чужим мнениям, а сам иногда любил высказывать такие парадоксальные мысли, которые интриговали и вызывали на спор»[480].
В 1905 году Михаилу Булгакову четырнадцать лет, и не приходилось ли ему самому слушать такие «парадоксальные мысли» отца по вопросам «богословского характера»? Известно высказывание писателя, зафиксированное его другом П. С. Поповым в конце 1920-х годов: «Если мать мне служила стимулом для создания романа „Белая гвардия“, то, по моим замыслам, образ отца должен быть отправным пунктом для другого замышляемого мною произведения».
480
Фрагмент о Булгакове из мемуаров Рыбинского мне любезно предоставлен Т. А. Рогозовской в 1980-е годы.