Собираясь днем на галереях, они обменивались шутками о нынешних и прошлых любовниках, обсуждали моду на чепцы и болтали о политике. Казалось, они знали обо всем, что происходило при каждом европейском дворе, – кто, что, когда и с кем. Я слышала о распрях в Англии, куда было суждено отправиться моей сестре Каталине, об ужасной тридцатилетней гражданской войне, истребившей английскую знать и положившей начало династии Тюдоров под властью Генриха Седьмого. Я узнала о предательствах французов и их стремлении овладеть Италией, о продажных Валуа и их наследии алчных королей. Поскольку я была главной дамой двора, эрцгерцогиней, меня неумолимо затягивало в их сети, словно муху в паутину. Лестью и комплиментами они вовлекали меня в свои беседы, засыпая вопросами.
Я обнаружила, что Испания для них – далекая экзотическая страна, окутанная предрассудками и тьмой мавританского владычества, и что мою мать почитают как королеву-воительницу. Им хотелось как можно больше знать о падении Гранады, о путешествиях Кристобаля Колона, и правда ли, будто калифы держали своих жен в заточении, обезглавливая любого, кто осмеливался на них хотя бы взглянуть. С раскрытым ртом они слушали мои рассказы об охранявших гарем евнухах, о том дне, когда я увидела Боабдиля низложенным. Взамен они учили, как с помощью пудры скрыть оливковый оттенок моей кожи, и убеждали меня, что в их откровенных платьях я буду смотреться просто великолепно.
Естественно, все это могло привести лишь к одному.
Примерно через месяц после моего приезда в Брюссель, когда я стояла со своими фрейлинами у себя в комнате, примеряя последнее из новых платьев, заказанных к предстоящей поездке по территориям Габсбургов, ворвалась донья Ана:
– Я не потерплю подобной дерзости! Только взгляни на себя! Такой корсаж годится разве что для женщины дурного поведения. И твои волосы должны быть завязаны лентой, как подобает даме, а не болтаться из-под той бессмыслицы, что сейчас у тебя на голове.
– Это французский чепец, – коротко ответила я.
Я надеялась, что моя дуэнья и остальные дамы заняты повседневными делами по хозяйству, вверив мои личные нужды другим. Следовало догадаться, что надолго ее терпения не хватит, и меня вовсе не радовал подобный скандал в присутствии фламандских женщин во главе с мадам де Гальвен.
– Так вот, значит, до чего дошло? Инфанта хвалит моду смертельных врагов Испании?
Я стиснула зубы, чувствуя, что еще немного и я не выдержу.
– Донья Ана, это всего лишь головной убор, – услышала я голос пытавшейся разрядить обстановку Беатрис.
– Всего лишь головной убор, говоришь? – Донья Ана повернулась к мадам де Гальвен.
Фламандская дама стояла неподвижно, худая, словно высохшая ветка; с ее пояса свисала на цепочке подушечка для булавок.
– Это все вы, мадам! – обвинила ее дуэнья. – От вас одни беды. Своими причудами вы лишь морочите голову ее высочеству! Она – испанская принцесса, и подобные платья ей ни к чему.
Мадам де Гальвен даже не стала повышать голос:
– Ее высочество сказала, что у нее нет ничего подходящего для придворных выходов, поскольку ее приданое утонуло вместе с кораблем. Я просто ответила ей, что, как эрцгерцогиня, она всегда должна выглядеть соответственно своему положению.
– И тут же снабдили ее гардеробом, достойным шлюхи! – Донья Ана снова развернулась ко мне. – Тебе следовало написать в Кастилию. Ее величество вряд ли позволила бы иностранке тебя одевать.
– Может, и нет, – уже жестче ответила я, – но мне в любом случае нужен новый гардероб.
Я повернулась к фрейлинам, ждавшим с частями прекрасного ярко-желтого бархатного платья в руках.
– Начинайте, – велела я.
Женщины поспешно облачили меня в нижнюю юбку и корсаж с золотыми вставками. Затем они пристегнули подбитые рысьим мехом рукава, завязали тесемки на поясе и корсаже, стянув талию. Я вызывающе посмотрела в зеркало, скрывая недовольство низким квадратным вырезом, обнажавшим груди почти до сосков.
– Это скандал! – взорвалась донья Ана. – Когда это испанская инфанта сама выбирала себе гардероб, а тем более красовалась в столь бесстыдном наряде?
Похоже, она зашла чересчур далеко. Я развернулась кругом:
– Хватит! Я не желаю, чтобы со мной разговаривали как с ребенком!
У доньи Аны отвисла челюсть. Прежде чем она успела вновь обрести дар речи, мадам де Гальвен шагнула ко мне.
– Пожалуй, этот рукав стоит приподнять у плеча, – пробормотала она.