По арене пробежали скороходы, прокувыркались шуты. Мальчики разбрасывали лепестки роз, которые вскоре должны были раздавить конские копыта. Герольд выкликал имена возниц и владельцев конюшен, по мере того как четверни появлялись на беговых дорожках, и каждый раз толпа встречала их взрывами восторга и негодования. В другое время это вызвало бы любопытство Брана. Но не теперь Вдоволь покрасовавшись перед публикой, в какое-то неуловимое мгновение колесничие словно забыли о ее существовании Мгновение каменного оцепенения, сосредоточенности. Прокричала сигнальная труба. Четверни рванулись с места. Бран не смотрел на них.
…И все же это было удивительно. Почему-то он представлял себе Омри Га-Хода в плаще восточного покроя и головном уборе на нептарский манер. Но министр конечно же был одет так, как и другие сопровождавшие императора высшие чины, и с непокрытой головой И однако, его легко можно было выделить из остальных. Во-первых, он был старше всех – единственный царедворец, переживший три правления, – ему было никак не меньше пятидесяти. Да и вообще, как бы он ни одевался, он был другой, этот стареющий красавец, смуглокожий, с темной ухоженной бородкой и седыми висками. Он был меньше ростом, чем прочие царедворцы, суше и тоньше в кости, но без впечатления слабости. Как Мавет. Были бы у Мавет, если бы не тот удар заступом, такие же тонкие черты лица?
Сейчас Бран впервые за все время порадовался, что лицо Мавет скрыто и он его не видит. Никто не видит. Что рядом с ним сидит темный безмолвный непроницаемый кокон и можно только догадываться, что способно из него выпорхнуть.
Император, следя за скачками, часто обращался к Омри – очевидно, спрашивал его суждение. Тот отвечал свободно и непринужденно.
Единственный человек, которого Мавет считала достойным своей ненависти.
Соотечественник.
Все десять заездов прошли, словно за непроницаемой стеной для Брана и Мавет. Они не обменялись ни словом. Он следил за императорской ложей, будто в последний раз в жизни – а вдруг и впрямь последний? Что, если Мавет не выдержит и попытается совершить убийство сегодня? Сколько он ее знал, она всегда действовала обдуманно – но сколько он ее знал? А сам бы он на ее месте не выдержал…
Но фанфары возгремели вновь. На сей раз на арене не возникло ни шутов, ни плясунов. Герольд собирался возвестить новый императорский эдикт. Это часто делалось на ипподроме, где собиралась значительная часть населения Столицы. Толпа попритихла. Все-таки император был еще очень молод, и неизвестно было, чего от него ждать. Столица хорошо помнила многих властителей, которые, воссев на Золотой Трон юношами, проявляли отменную щедрость, великодушие и выказывали отвращение к пролитию крови свободных граждан, но некоторое время спустя обнаруживали такие свойства, что вызывали у подданных лишь ненависть и ужас. Но сегодняшние известия были скорее благоприятные. Герольд объявил, что, повсеместно и ежечасно заботясь о благоденствии и процветании государства, богоравный Авреол постановил следующее: обедневшие вследствие дурного правления его предшественников подданные империи, желающие обладать земельными участками, дабы трудом на них упрочить всеобщее благосостояние, могут получить таковые, переселившись в Восточную провинцию, ибо там пустует множество земель, избавленных от владевших ими мятежников. Первоочередное предпочтение будет отдаваться, как всегда, ветеранам гвардии, которым земельные наделы положены по выслуге лет. За ними идут уроженцы Южной провинции, вследствие ее крайней перенаселенности. Алауде же, Западной провинции, старейшей из провинций империи, подобной милости не будет оказано из-за недавнего бунта. Правда, поскольку Луг, главный город провинции, сразу сдался и зачинщики выданы гвардии, то император решил не карать бунтовщиков сурово, но наказать их со всей сердечной мягкостью, по обычаю славнейших предков наших – бунтовщики, кроме указанных главарей, не будут казнены смертью, но всего лишь проданы в рабство в отдаленные края с условием освобождения не раньше чем через тридцать лет. Прочие жители провинции лишаются своих старинных льгот и привилегий. Взамен привилегии впервые даруются переселенцам из Северной провинции. За тем, чтобы не было никаких злоупотреблений при жеребьевке и распределении земель в Малом Империуме, будет лично следить вернейший из слуг императора, благородный Омри Га-Ход, который вскорости с этой целью кратчайшим путем отбывает в Восточную провинцию.
Толпа разразилась овациями и криками: «Государю слава!» Государь отвечал неизменной милостивой улыбкой.
На тонком лице Омри Га-Хода не читалось никаких чувств. Судя по всему, содержание эдикта ни в коей мере не являлось для него неожиданностью. Возможно, он даже приложил руку к его составлению.
Среди общего шума Бран впервые за сегодняшний день услышал голос Мавет. Он напоминал шипение, но Бран привык, что голос ее порой бывает и таким.
– Прекрасно, – сказала она. – Пре-кра-сно.
Спор был долгим и яростным – со стороны Брана, разумеется. Он не обладал умением Мавет уходить в себя. Едва ли не в первые дни он убедился, что спорить с Мавет – бесполезно и бессмысленно. И все же пытался ее переубедить. И конечно, ничего не достиг. Напрасно он ссылался на никем не отмененный указ Родарха, запрещавший всем нептарам появляться в Малом Империуме – нынешней столице провинции – под угрозой смертной казни. «Если он там будет, значит, не всем», – спокойно замечала она, а на прочие доводы отвечала молчанием.
Кроме того, убеждая Мавет перехватить Омри до отъезда, Бран чувствовал, что за стремлением поскорее осуществить благородную цель кроются не слишком красивые причины. «Кратчайший путь», о котором говорилось в эдикте, был морским, а Бран, хоть и родился на острове, терпеть не мог моря. Однако во время войны ему пришлось совершить три морских перехода – от Лоэрга на материк, потом от столицы до Нептары и обратно – и теперь лишь при мысли о долгом плавании его начинало мутить.