Потерю я пережила…
И так теперь себе отвечу –
Как много я приобрела!
25.07.1915 г.
Памяти Е. Русакова
Солнце в Коровкине дом осветило,
Но смотрят резные окошки уныло…
Темные окна, дайте ответ –
Где же теперь самобытный поэт.
С поля вдруг свежий подул ветерок,
А от костра потянулся дымок,
Лютик качнулся от чьих-то шагов…
Знаю — ты здесь, Евдоким Русаков.
В звоне кузнечиков, в плеске ручья,
В песне далекой коростеля,
В шепоте трав, тихом шелесте веток
Слышу негромкий я голос поэта…
В вольных лугах, где пасутся коровы,
Там обитает душа Русакова…
Солнце уходит за лес не спеша,
Слита с природой поэта душа.
Август 2017 г.
Разбитое сердце
На улице домик опрятный,
В нем тихо старушка жила,
Любила цветы безоглядно,
Сирень под окошком цвела.
Мимозы и розы садила,
Разбитое сердце и мак,
Цветы те старушка дарила
И всем говорила: за так.
Но как-то поникли мимозы –
Не стало старушки, и вот,
Где были пионы и розы,
Там лук на продажу растет.
На грядках с капустою чисто –
Хозяйка усердной была,
И, выдрав горошек душистый,
Горох посевной завела.
Нигде ни цветочка, ни сора –
Ненужное здесь не растет,
И только вдали под забором
Разбитое сердце цветет.
2012 г.
Домик
Среди будней праздных и унылых,
В думах о родимой стороне
Вспоминаю домик под рябиной
С солнечной геранью на окне.
Как давно я этот дом покинул,
В мир шагнув шумящею весной,
Ждешь ли ты меня мой домик милый
Домик моей юности босой.
Ты уже не тот, стоишь уныло
На краю деревни над рекой.
Покосилась крыша, нет рябины
И уста залеплены доской.
Вряд ли я открою твои двери,
Вряд ли распахну твое окно.
Домик мой, как трудно мне поверить,
Что к тебе придти не суждено.
От тебя я нахожусь далеко,
Дни влача унылой чередой,
Сгину на чужбине одиноко,
Так и не увидевшись с тобой.
Сентябрь 2015 г.
Отшельник
Рассказ
Е
го звали Санька, а за глаза — по прозвищу — Косоротый. Он был не совсем такой, как все, вернее, совсем не такой. Высокий, тощий, ходил он, немного боком, приволакивая ноги и дергаясь всем телом. Руки со скрюченными пальцами не помогали при ходьбе, а висели вдоль туловища. Лицо Саньки, когда он хотел сказать что-то, искажалось, рот перекашивался и вместо слов он издавал гортанные звуки. Санька был немым. Конечно, родители понимали его прекрасно, а с остальными Саньке приходилось помалкивать или с помощью рук говорить «да» и «нет». Он родился с болезнью «церебральный паралич», которая возникла в результате несовместимости крови отца и матери. Обращения к разным врачам не помогли и родители, оформив Саньке инвалидность, вынуждены были смириться с бедой, выпавшей на долю их единственного сына.
Так шли месяцы и годы. Санька взрослел. В какое-то время он понял свою физическую неполноценность, поэтому был неуверенным, недоверчивым и напряженным. Ребята, его ровесники, сторонились Саньку, он это видел, и поэтому почти всегда был один. Взрослые бесцеремонно рассматривали его, жалели или относились неприязненно, особенно после того, как однажды, помогая малышам в песочнице, в ответ на недовольное заявление девочки: «Не так делаешь, Косоротый», — Санька бросился ей в лицо песком. Был большой скандал. Санька ненавидел свое прозвище, и когда слышал его, то такая боль и тоска охватывали его, что хотелось бежать, куда глаза глядят. Куда бежал Санька? Чаще всего домой, где он забывался за музыкой, включая свои многочисленные кассеты, покупаемые им на городском рынке. Или шел к отцу в гараж, копался вместе с ним в машине, перебирал инструменты. А чаще всего в построенную им при мизерной помощи отца из старых серых досок будку, что примыкала к их гаражу. Санька брал из укромного местечка семечки, насыпал их в кормушку, повешенную отцом на ветку старой, корявой ивы, что росла рядом, и наблюдал за прилетающими птичками.
А еще он любил ходить к реке. Санька жил в небольшом провинциальном городке, его район с несколькими пятиэтажными домами расположился вдоль берега реки. У Саньки на крутом песчаном откосе было облюбовано местечко, и он подолгу мог сидеть там, смотреть на быстрые воды реки, плавающих в воде уток, или наблюдал за суетой ласточек-береговушек, устроивших в песчаном откосе свои гнезда. А еще он думал о себе. Правда, этим печальными размышлениями Санька предавался чаще ночью. В окно светили уличные фонари, слышался стук колес проезжающих невдалеке товарных составов, в соседней комнате бормотал опять подвыпивший отец, а Санька не спал. Он думал. С горечью думал о том, почему он не такой, как остальные ребята. Думал о том, что не бегать ему так же быстро, как другие, не ловить мяч, не прыгать, не выкрикивать звонко разные слова, как это с легкостью делали уже малыши в песочнице. Тоска наполняла грудь, ему хотелось плакать, но он не плакал, а, глядя в темноту комнаты с горечью думал о том, почему это произошло именно с ним. Иногда Санька надеялся, что пройдет время и все изменится. Он перестанет гримасничать, силясь объяснить что-то, будет ходить ровно, а руки его станут сильными и ловкими. И он старался. В гараже у него были гантели, он, хоть и не очень успешно, но висел на перекладине. А недавно сумел же выломать в близлежащем лесу длинную, толстую суковатую палку, сумел обстругать ее своим перочинным ножом, сделать гладкой и использовать, спускаясь по крутой кочковатой тропинке к реке.