И было в ее душе еще что-то очень важное, как бы независимое от ее сознания, что протестовало против ее, вроде бы обдуманного решения, уехать. И по мере того, как приближалось время отъезда, это таинственное тревожное чувство в глубине ее души нарастало и нарастало, как будто кто-то неведомый говорил ей: не то ты делаешь, Анна, не то… И именно ЭТО, не совсем понятное ей и преобладающее сейчас над всем остальным вдруг дало ей какую-то уверенность и решимость.
Оглянувшись на гостей, Анна увидела, что они собираются снимать иконы.
— Не надо этого делать, — сказала она. Подошла и, обняв дочь, прошептала:
— Прости меня, доченька. Повернулась к зятю — Прости меня, Коля. Простите меня, дети, не поеду я. Дома останусь.
— Да ты что, мама, — встревожилась дочь, — мы же с тобой все обдумали. Тебе у нас будет хорошо, мы с Колей приготовили тебе Светкину комнату. Ты же не забыла, что твоя внучка в Питере учится и только на каникулы домой приезжает. Если хочешь, не отдавай кота Ваську бабке Колихе, возьмем его с собой, пусть на балконе прогуливается.
— Да вон и бабка Колиха у дома стоит, — глянула в окно Нина, — нет, ты посмотри, посмотри, — повернула она мать к окну, — все провожать тебя пришли. Пойдем, выйдем.
И правда, у ее дома стояли все четыре жительницы
деревни.
— Вот ехать не хочет, — заплакала Нина, обращаясь к женщинам, — урезоньте ее.
Старухи угрюмо молчали. Бабка Колиха концом платка вытирала слезы. Заплакала и Анна.
— Не поеду я, бабоньки, дома останусь. Пусть простят меня дети, взбаламутила я их, не продумала все как следует. Чует мое сердце, не надо мне ехать.
Женщины заохали, окружили Анну. Настасья же, обняв ее, сказала:
— Подожди, не реви. Думала я, что тебе вся стать у дочери доживать, да, видно, ошиблась. Видно, ты, как и Зинаида, к земле приросла.
— Может, и вправду ей остаться, свое сердце послушать, — обратилась она к Нине, — сердце, оно не обманет. Пусть остается. И ты, Нина, не плачь. Не одна она здесь, что надо, поможем. Что нам лишнее ведро воды из колодца не достать.
Женщины оживились, кинулись успокаивать плачущую, целующую мать Нину.
Обстановку неожиданно разрядила в бытность певунья и плясунья Антонина. Невысокая, смешливая, она встала вдруг перед Анной, руки в боки, притопнула ногой в старом подшитом валенке (она и летом ходила в валенках — ноги болели) и, как в молодости, своим, еще довольно звонким голосом пропела:
Мой миленок городской звал меня в хоромы,
я сказала — не поеду, мне тепло и дома.
Все повеселели, рассмеялись, а зять Николай, к изумлению всех, встал вдруг в позу перед Антониной и в ответ пробасил:
Не пойму тебя, милашка, что тебе не нравится,
вот возьму к себе другую, то-то будешь каяться.
Смеялись уже все, улыбалась, вытирая слезы, и дочка Анны.
Старухи загалдели:
— Оставьте ее нам еще на годик. А мы посмотрим, как вести себя будет, а то мобильник у Настасьи под рукой — быстро спровадим. А вам уже ехать пора, дорога-то не близкая. Вон солнце-то уже где.
Гости уехали. Женщины, еще немного посудачив, разошлись, а Анна долго еще сидела на скамейке, Вдали за деревней над лесом уже алела заря. Тихо было вокруг. Тихо и на душе у Анны. Она ощущала себя частью этого окружающего ее мира с увядающими полями, осенним лесом с краснеющими рябинами и золотыми осинами, с бесконечным небом над головой. И разве можно было оторвать ее от этого мира. Она облегченно вздохнула, поднялась и вошла в дом.
Май 2017 г.
Ласточка в клетке
Деревенская ласточка, в клетку влетев,
Что висела в открытом окне,
Оглянулась и вылететь вон не успев,
Поняла, что она в западне.
Но о чем ей, казалось,
Теперь горевать –
Можно мошек с ладони клевать…
Почему бы не петь
Среди добрых людей,