— Как жаль, что ты можешь показать мне лишь то, чего жаждет сердце, а не голова, — бормочет Пожирательница, садясь перед своим отражением. — Я бы тогда так много вопросов задала тебе. Возможно, первым вопросом было бы: если я так часто начала разговаривать сама с собой, то это повод для беспокойства? Хотя, в свете всего происходящего, расстройство личности — не самый худший исход.
По ту сторону зеркала, на неё глядела красивая и счастливая Гермиона. Её глаза светились, а руки не дрожали. За спиной виднелись лица тех, кого она так желает видеть сейчас рядом: Джинни и Северус. Но она не позволяет эмоциям пробраться под кожу, загоняя их в подвалы сердца. Хватит, она и так позволила себе достаточно слабостей за сегодня: расплакалась на могиле, приняла помощь от посторонних людей.
И только в ней зарождается малейшее спокойствие от того, что она видит в зеркале живых друзей, как рука начинает жечь. Да ещё и до такой степени, что хочется окатить предплечье холодной водой. Он снова вызывает. Он очень разгневан.
— Мой Лорд, — она является перед ним в одной рубашке, потому что не тратила время на сборы, — Вы желали меня видеть.
— Они побывали в хижине Запретного леса, — рычит Реддл. — Найди того, кто посмел забрать его! Задействуй любые ресурсы, но достань мне его из-под земли!
— Я поняла Вас, мой Лорд.
Времени очень мало. Она залетает в комнату: надевает первое попавшееся платье, хватает сумочку с каминной полки; палочка остаётся в руке, а на плечи ложится тяжёлая мантия. Гермиона сделает всё, чтобы не подвести своего хозяина в этот раз. Она уверена, что работая в одиночестве, не облажается. Потому, что такой ошибки Лорд ей не простит — не пощадит её, если с крестражем что-то случится. Разбитая душа слабнет и так с каждым днём, учитывая, что осталось всего три осколка.
Розы остаются увядать на постели. Они превратятся в пыль, когда в следующий раз она вновь попадёт в стены этой комнаты. А на мраморной плите зельевара образуется целая охапка красных роз к тому моменту, когда Гермиона сможет навестить усопшего друга. Аппарация поглощает девушку и шепчет на ухо, что в этот раз будет сложнее. И больнее.
========== Глава 6 ==========
Пусто. Лес заставляет прочувствовать одиночество и темноту. Гермиона медленно ступает шаг за шагом, оборачиваясь на каждый хруст. Знает, что стоит на секунду почувствовать себя в безопасности, как прилетит удар в спину. На теле болью напоминают о себе моменты её беспечности в этом месте — старые шрамы, которые проявились на новой коже. Палочка твёрдо лежала в правой руке гриффиндорки, пока глаза безустанно всматривались во мрак голых деревьев.
Одинокие крики птиц отвлекали и леденили сердце. Гермиона останавливается посреди чащи и начинает руками прощупывать воздух, пытаясь наткнуться на антиаппарационное поле. Помнит, как в прошлый раз больно врезалась в невидимый купол. Кончики пальцев левой руки замирают, когда волоски поднимаются дыбом. Есть — нащупала. Делает шаг в глубь и задерживает дыхание, чтобы не потерять сознание от нехватки воздуха. Она была тут год назад и тогда чуть не поплатилась жизнью за свою небрежность. Пересекать такие границы — всегда болезненно, если не знать всех тонкостей.
Шаг, который отделяет девушку от скрытого, пробирает до мозга и костей. За ту долю секунды, пока она переваливается через пол, сердце начинает стучать с бешеной скоростью, конечности сводит в судорогах, а во рту как-то сухо. Платье резко становится тесным, а мантия ужасно тяжёлой. И отпустило лишь тогда, когда вторая нога оказалась за пределами антиаппарационного поля. Казалось, что этот, скрытый от чужих взоров, участок леса был мрачнее и холоднее.
Между двумя ветхими деревьями показалась старая хижина. Увидел бы это место какой-нибудь незнакомец, подумал бы, что старые деревянные стены рухнут от малейшего дуновения ветра. Но Гермиона даже не хотела представлять, что может прочувствовать на своей шкуре тот отчаянный, который решился бы сюда сунуться. Гриффиндорка осознавала, что проделать такое мог лишь по истине смелый человек. Или глупый. Неужели в Ордене ещё такие остались?
Она подходит так тихо, словно крадётся. Будто бы прибыла сюда не по поручению Лорда, а забралась без ведома, как поганый вор. Тут не слышно никаких звуков. До того тихо, что раскатом грома слышится её собственное сердцебиение. Пар изо рта превращается в туман, который стелится под ногами. В голове зарождается невыносимая боль, а колени начинают неистово крутить. Гермиона подходит к полусгнившим дверям, касается их и тут же отдёргивает руку. Не так просто — сначала нужно заплатить за вход. Палочка рассекает мягкую ладонь, а тонкая алая струйка стекает по бледной коже. Рука легко касается шершавой поверхности дверей, как жар сразу же заставляет вспыхнуть щёки. Вход открыт, но вот ноги не слушаются. Земля уходит из-под ног, карие зрачки глаз мутнеют.
Скрепя зубами Гермиона сжимает подол платья, и забирается в хижину на четвереньках. Дверь громко захлопывается, стоит ей только забраться во внутрь. Она чувствует, как край мантии остаётся под дверью, но сил нет даже на то, чтобы дернуть его. Девушка сбрасывает одеяние, оставаясь в одном платье. Изнутри избушка кажется намного больше, чем снаружи. Это прямо-таки целая пещера, с каменными стенами и огромным пространством.
По волосам уже чувствуется, как на неё оседает чёрная магия. Затруднённое дыхание, пелена в глазах и неистовая дрожь. Гермиона смакует на языке привкус предстоящих мучений. Чем ближе она подходила к шкатулке, тем больнее невидимые шипы протыкали кожу. Из носа тут же хлынула ярко-алая кровь, окрашивая платье в неестественный цвет. Руки налились свинцом, хотелось отпустить палочку и просто упасть. Волшебное древко будто бы норовило вырваться из крепкой хватки. Гермиона была осведомлена о том, что так сопротивляется хранилище непрошенным гостям, поэтому сильнее сжала кулак и продолжила путь.
Шкатулка обвита цепью, как видимой, так и невидимой. Протяни только руку и можешь попрощаться с конечностью. Когда-то она самолично накладывала эти чары, пытаясь сохранить тайну своего хозяина. Теперь осталось правильно снять эту защиту, чтобы остаться со всеми конечностями, внутренними органами и здравым рассудком.
— Вердимилиус, — шепчет Гермиона.
Яркое свечение ослепляет и заставляет зажмурить глаза. Волна от исчезающего заклятия сбивает с ног, выбивая дух. Тяжелая отдышка появляется, когда белый свет потухает. Теперь осталось сорвать цепи, которые так же когда-то были изготовлены Гермионой. Шрамы с того дня все ещё не сошли с её рук. Это цепи, которые не позволяют коснуться магической реликвии грязнокровкам. Ей нельзя касаться этих цепей, но она не обращает на это внимание. Тонкие пальцы пылают огнём, хотя они ещё даже не успели дотронуться железа. Запах горелой кожи резко ударяет в нос, когда металл наконец-то соприкоснулся с рукой. Очередное задание Реддла, которое доставило гриффиндорке боль. Как будто бы когда-то было по-другому.
Грязная кровь Гермионы успела залить камень под ногами прежде, чем шкатулка освободилась от оков. На глазах застыли слёзы, а из уст вырвался тихий стон. Ей больно. Она служит кровью и правдой своему Повелителю, в самом прямом смысле.
— Инфламаре, — очередное заклинание вырывается из Бузинной палочки.
Шкатулка наконец-то загорается в огне и открывается. Гермиона до последнего надеется увидеть реликвию внутри, но там пусто. Окровавленными ладошками и с полными гнева глазами, она сталкивает импровизированный сейф на землю. Всё-таки тут кто-то был, всё-таки кто-то забрал этот крестраж. Не обращая внимание на кровь, девушка хватается за голову, отрицательно мотая ею.
Кто бы это не был, он был умным, осторожным и смелым. И чистокровным. Глаза пробежались по камню под ногами — ни единой капли крови. Что для себя могла уже понять Гермиона? Это был не Поттер, который является полукровкой. Да и гриффиндорка не была уверена в том, что тот сам смог бы провернуть подобное. Это была и не МакГонагалл — полукровка не первой свежести. Возможно, Уизли? Но Гермиона почему-то сразу откинула эту версию. Рыжих осталось слишком мало и вряд ли бы кто-то из них сунулся в такое место. Но кто же тогда?