Гермиона раз за разом проживает заново все свои убийства, заставляет мозг воспроизвести все ужасающие картинки. Вспоминает бывших друзей, которых лишила жизни, останавливается на Северусе, который сам об этом попросил. Почему-то сейчас она задумывается о том, кого бы ей стоило просить о своём убийстве. Среди Пожирателей каждый второй, если не первый, желает ей смерти. Может, обратиться к Антонину? Или к Нотту? Да и Малфой смог бы её убить, как старший, так и младший. Неужели, Снейп просто устал от такой жизни? Несомненно. Гермионе понадобилось ровно три мёртвых тела, чтобы понять, что грань давно осталась за спиной. Она давно перешла границу дозволенного — душа разбита на миллионы осколков, скорее даже, перетёрта в мелкую пыль.
Магическое зеркало безустанно транслирует подноготную её заветной мечты - Гермиона лишь кидает туда заплаканный взгляд. Она видит то, что так горит в сердце, опускает глаза и в сотый раз просит прощения. Перед Северусом.
— Ты ведь всё узнал. Смотри, как я валюсь с ног, как я не могу достичь цели. Ты ведь не этому учил меня, мой друг. Я подвела тебя. Прости.
Словно в бреду, она достаёт палочку — лёгкий взмах, и в руках несколько веточек омелы. Зеркало осталось открытым, а Гермиона уже находилась у могилы Джинни и Северуса. Она не приходила сюда долгих три недели, хотя не было и дня, чтобы она не думала о них. Чаще гриффиндорка обращалась к зельевару, потому что язык не поворачивался произнести имя рыжеволосой девушки.
— Как ты там? Тепло ли тебе? — шепчет, склоняясь над могилой профессора.
Искусанные губы касаются холодного могильного камня. На надгробие падают две слезы, которые перемешиваются с отвратительным дождём. Омела оказывается у имени товарища, а Гермиона так и не может оторвать губ. До тех пор, пока новый приступ истерики не накрывает с головой. Она истошно кричит во всё горло, что птицы с отдалённых деревьев разлетаются в разные стороны.
— Грейнджер, — знакомый голос окликает её.
Малфой стоит за спиной. Он тут был с самого начала: видел, как она появилась из воздуха, хотел было что-то сказать, но оцепенел при виде гриффиндорки. Всегда собранная и равнодушная ко всему Пожирательница выглядела просто ужасно. Драко лишь наблюдал за тем, как она обнимает могилу Снейпа и не мог поверить в то, что видит, словно глаза его обманывали.
— Малфой, — Гермиона устало поднимает глаза на блондина, который держит в руках красные розы. — Они не нравились ему. Он считал, что розы слишком вульгарны.
Теперь становится понятно: кто приносил и оставлял тут цветы. Сил на то, чтобы сказать что-то ещё, чтобы спросить, как он нашёл это место, просто нет. Грейнджер хотела побыть одна — смотреть на могилу друга, как способ наказать себя. Она не понимала, неужели из всех Пожирателей, она одна чувствовала пустоту в душе? Разве никто больше не скорбел, хотя бы по кому-то? Неужели, никто не терял?
Он касается её плеча, что заставляет подскочить, как ошпаренную. Гермиона тяжело дышит и смотрит на блондина, который не понимает подобной реакции. Она пытается собраться, овладеть собой, но не получается. Слёзы взяли верх над ней, боль глубоко пустила корни. Пять лет идеального самообладания — стальные замки на эмоциях и крепкие цепи на личных переживаниях. Но угасающие глаза Рона Уизли сорвали оковы с неё, выплеснули бочку яда прямо в глаза. Теперь смерть родителей не казалась далёкой и глаза Дамблдора наблюдали где-то со стороны.
— Что случилось? — спрашивает Драко.
— Всё нормально.
— Ты права. Чтобы не случилось, для тебя это нормально. Ты заслужила всё это.
Вот так легко ему даются эти слова. А она не ждала их. Как бы банально ни звучало, но Гермиона ждала жалости и сострадания. Ей необходимо это человеческое отношение к себе, но его нет. К ней только Северус относился, как к обычной девушке, никто больше. И что удивительного в том, что они стоят вдвоём, с Малфоем, под дождём, у могил Джинни и Северуса, и он продолжает её втаптывать в землю. Будто бы сама жизнь недостаточно над ней поиздевалась.
— Ты можешь меня убить тут, на месте, но я ненавижу тебя, Грейнджер. И дело не в том, что ты убила Северуса, — столько гнева горит в нём. — Пять лет назад, когда Лорд только возродился, моя семья планировала бежать. Мы хотели скрыться, исчезнуть просто. Мы надеялись, что Поттер сможет убить этого выродка, а потом появилась ты. Гермиона Грейнджер — лучшая ведьма последнего столетия и верная боевая подруга Гарри Поттера, приняла сторону Волан-де-Морта. Ты перебила всех, кто стремился защитить мир от него, уничтожила все потуги на добро.
Он говорит правду. Не боится того, что об этом разговоре может кто-то узнать. Малфою плевать.
— Ты предала всех. Ты предала себя, Грейнджер. Ты — грязь, и я говорю не о чистоте твоей крови. Ты собственным примером показала, что в первую очередь следует смотреть на то, что внутри человека, а не на его кровь.
— А почему же тогда ты со своей драгоценной семьёй ничего не сделал, чтобы победить этого выродка? — Гермиона подошла вплотную к Драко. — Почему вы лишь понадеялись на Поттера? Почему, когда пришло время выбирать, то вы так же примкнули к Волан-де-Морту? И это я - грязь? Твоя семейка не лучше.
Ей хотелось так сильно рассказать ему. Она так долго молчала, так долго делилась лишь с собой своими мыслями. Только Северус перед самой смертью узнал, что такого случилось пять лет назад, что заставило её сделать этот выбор. И он был прав, когда говорил, что это смертельный секрет. Узнавший правду тут же распрощается с жизнью. Но как дальше быть Гермионе, как дальше следовать своему плану? Всё стало рушиться на глазах со скоростью света.
— Я буду тем, кто заставит твоё сердце остановиться, Грейнджер.
— Держи, — она протянула ему свою палочку. — Сделай это сейчас. Так будет проще и легче. Надеюсь, что Северус меня ждёт на Кингс-Кросс. Он мне обещал.
Она заставляет его взять палочку, отходит на несколько шагов назад, скидывает промокшую мантию с плеч и становится на колени. Склоняет голову, подобно провинившемуся ребёнку, и закрывает глаза. Гермиона ждёт, пока Малфой решится воплотить свою угрозу в жизнь. Но тот ничего не говорит, только смотрит на девушку.
— Ну же, — шепчет Пожирательница. — Не тяни.
Но ничего не происходит. Гермиона открывает глаза, а Малфой стоит всё в той же позе, неуверенно держа палочку. Вмиг подавленность сменяется злостью. Неужели даже такую просьбу никто не может выполнить? Она встаёт и вновь подходит к Драко. Не забирая палочку из его рук, она направляет её себе в грудь.
— Скажи это, — умоляюще просит Гермиона. — Скажи это, чёрт возьми. Два блядких слова, Малфой!
И он говорит — тихо и неуверенно:
— Авада Кедавра.
Никакого облегчения и лёгкости, ничего не произошло. Гермиона все так же стояла, закрыв глаза и ощущая кожей холодный воздух. Малфой не желал ей смерти — несмотря на его ненависть, желание убить девушку не было искренним. Гермиона не умерла.
Она открывает глаза и видит всё то же пасмурное небо над собой. Видимо, ей не суждено так легко расплатиться с небесами за свою жизнь. Гермиона будет за разом предвкушать смерть, ощущать её привкус на языке, а потом видеть чёрно-белый мир вокруг себя.
Малфой ушёл, оставив палочку на надгробии Северуса Снейпа. А ещё там появилась веточка омелы и никаких красных роз. Она вспомнит этот день, когда он не смог убить её, потом, тёплой весной, когда уже сама не сможет направить палочку на него. А пока что Гермиона остаётся стоять под ненавистным дождём, позволяя своим слезам умывать бледное лицо. Плачут лишь слабые. Она слабая.
Было далеко за полночь, когда Гермиона переступила порог поместья Лестрейндж. И тут опять тихо. Но ей всё равно, она крадётся к кабинету, предвкушая очередную бессонную ночь за стопкой ненужных бумаг. Девушка опять будет перекладывать давно изученные документы, пытаясь вычитать в них что-то новое. Это вырезки из «Пророка», старые школьные домашние задания, которые она зачем-то хранила, и несколько магловских фотографий, запрятанных в дальнем ящике стола.