— Алекто, прошу.
— Авада Кедавра.
Тело миссис Грейнджер повалилось рядом возле тела мужа. Гермиона даже не успела понять, что случилось. Ей понадобилось несколько минут, чтобы осознать, что только что на её глазах убили родителей. Вот так, без лишних слов. Ни одной слезы, ни одна мышца не дрогнула, пока внутри все разрывалось на части. И без того выжженный, мир гриффиндорки рухнул. В душе образовалась огромная дыра, размером в целую Вселенную. Губы дрожали, пока на лице застыла слабая улыбка.
— Как ты, Гермиона? — ухмыльнулся Реддл.
— Спасибо, мой Лорд. Я в порядке.
Отстранённость голоса пугала, пока глаза безотрывно смотрели на тела родителей. Парализующая боль проникла под кожу, стремительно разносилась по каждой клеточке. Слёзы встали где-то в горле, пока Гермиона не позволяла им проступить на глаза. Пока все Пожиратели заливались безумным смехом, только Северус видел то, что происходит внутри гриффиндорки. Если кто-то допустил мысль, что девушка — бездушная тварь, то они полные идиоты. Гермиона продемонстрировала своему Лорду безупречную трезвость ума, пока, сидя на стуле, ломала себя полностью.
========== Глава 3 ==========
Этот рассвет последний перед тем, как что-то кардинально изменится в её жизни. Гермиона крепко обняла себя, закутавшись в красную простынь. Впервые ей хотелось закрыться в своей спальне, не выходить за её пределы и просто перемотать этот день. Покалывания в груди отвлекали от грустных мыслей. Глаза медленно рыскали по мрачной комнате, натыкаясь на какой-то предмет: долго вглядывались и снова переключались на что-то другое. Она даже попыталась взяться за книгу, но вскоре та полетела в камин. Всё же, найдя в себе какие-то силы, девушка оделась и спустилась на первый этаж. Сегодня ей этот путь показался намного дольше, чем обычно. Каждая ступенька стала сродни действующего вулкана — небрежный шаг и ты — обугленный труп.
Ни в столовой, ни в одной из гостиных никого не было. Гермиона подошла к зашторенному окну и с гневом распахнула тяжелые портьеры. Первый раз она видела эту комнату залитой солнечным светом. Поместье Лестрейндж поистине было величественным и красивым. На какое-то мгновение гриффиндорка представила себе: как тут могли бы бегать маленькие детки, как Беллатриса могла бы быть заботливой мамой и хранительницей домашнего очага, а не кровожадной Пожирательницей. Сложно было нарисовать в голове образ смиренной Беллы, которая в руках держит детские игрушки, а не отрубленную голову очередной жертвы. Такие неправильные мысли Гермионы прервались внезапным скрежетом в трапезной. Она вновь задвинула шторы и медленным шагом направилась на звуки доносящегося шума.
За длинным столом сидела Пэнси, которая точила ножи друг об друга. Не то, чтобы эта была та картина, которую рассчитывала увидеть Гермиона, но и удивления на её лице тоже не было. Она отодвинула крайний к выходу стул и плавно приземлилась за стол. Паркинсон заметила её и тут же откинула ножи в сторону, бросаясь к Грейнджер.
— Гермиона, — в секунду брюнетка была на коленях у ног девушки, — я прошу тебя! Я умоляю тебя! Пощади мою мать. Я знаю, что отец приходил к тебе. Знаю, что он просил тебя выбрать мою маму. Я прошу тебя — не делай этого. Можешь меня убить, но не её. Я прошу тебя…
Слёзы градом полились из глаз слизеринки. Что-то ёкнуло в сердце, но выражение лица осталось беспристрастным. Теперь всё вставало на свои места: и отстранённость Пэнси по прибытию в поместье, и её порывы поговорить с Гермионой, и полнейшая растерянность во взгляде. Брюнетка знала, что отец готов пожертвовать своей женой — её матерью. Что могло быть хуже? Мало того, что Пэнс оказалась здесь явно не по своей воле, так ещё и отец — напрочь сдвинутый по фазе Пожиратель.
— Моих родителей никто не пощадил, — холодно ответила Гермиона. — Так чем ты лучше? Почему вдруг решила, что твоя мать чем-то отличается от других? Назови хоть одну причину: почему Оливия, а не Мишель?
— Я не говорила, что ты должна выбрать миссис Гринграсс, — заикаясь, прошептала Пэнси.
— А кто? Назови мне имя той, которая, по твоему мнению, достойна смерти.
— Я не… Я не знаю.
— Если решила заключить сделку с дьяволом, то должна иметь разменную монету. Я сохраню жизнь твоей матери лишь в том случае, если ты выберешь другое имя.
Брюнетка отрицательно замотала головой, слизывая с губ солёные слёзы. Гермиона знала, что видит сейчас в Пэнс. Кого видит в Пэнс. Себя. Вчера она выглядела точно так же, разве что слёз не было, но в остальном — стопроцентное сходство.
— Я долго ждать буду? Имя, Пэнс. Или ты называешь мне другое имя, или это будет Мишель.
— Нарцисса Малфой.
Это заставило измениться в лице юную Пожирательницу. Гермиона была готова услышать какое угодно имя, но не представительницу платинового семейства. Аккуратно, без давления, она проникла в сознание растрёпанной Паркинсон.
И что? Мне должно быть всё равно на эту дрянь. Она такая же, как и её сынок. Такая же, как и Люциус. Именно Малфои когда-то втянули нас в это дерьмо. Так почему я должна жалеть её? Пусть эти выродки на своей шкуре прочувствуют, каково это: видеть, что твоя семья горит, что семьи давно уже нет.
Дальше она не смотрела — покинула голову Пэнси. Не нужно больше, чтобы понять, что девчонка ненавидит это семейство. Она проклинает их и считает виноватыми в том, что небо больше не голубеет над их головами.
— Я услышала тебя.
Видимо, влияние Северуса было куда больше на Гермиону, чем она сама думала. В привычку вошло молча уходить, оставляя человека наедине с собой. Но будет ложью, если сказать, что это неуместно. Что может быть для человека необходимее, нежели расставить по полкам свои мысли после важного разговора?
Она зашла в кабинет, заперев за собой дверь. Знала, что день пройдёт в простом ожидании. Все в доме напряжены в преддверии вечернего ритуала. Гермиона сделала всё, что от неё требовалось — показала будущим Пожирателям, что никто не будет устраивать тут разноцветные праздники с фейерверками и сладостями. С завтрашнего дня единственными красками их бытия станут кровь алого оттенка и крепкий алкоголь янтарного отлива. Где-то, на самом дне души, ей бы хотелось уберечь ребят от такой роковой ошибки: отговорить, вытолкать их из этого поместья, велеть убираться отсюда и не оглядываться - но это было не в её воле. Сделай она один неверный шаг, и это будет её собственный конец. Не то, чтобы Гермиона очень ценила свою жизнь или ставила себя в приоритет, но и жертвенность больше не была ей свойственна. В отличии от Северуса.
Вчерашний разговор с товарищем вновь всплыл в голове девушки. Он прямо-таки отдался тупой головной болью, заставляющей поморщить нос. Острые ноготки забарабанили по столу, пока взгляд устремился в сторону окна. Гермиона пыталась придумать что-то — что угодно, лишь бы избежать очевидного исхода событий. То, что кровь прольётся в эту ночь, она не сомневалась, но всё ещё рассчитывала на свой гениальный ум и то, что удастся как-то переиграть партию. Только вот здравый рассудок подсказывал, что всё это — пустая трата времени. Волан-де-Морт не позволит хоть кому-то переписать правила придуманной им игры. И единственный, кто может умереть и не находиться в списке — это сама Гермиона, если посмеет ослушаться.
— Блять, — выругалась девушка под нос. — С каких пор ты стал таким героем, Северус?
Вопрос в никуда. Будто бы кто-то даст ей ответ на этот вопрос. Минута бежала за минутой, час за часом. Солнце закатилось за горизонт, оповещая Гермиону о неизбежном приближении ночи. Раздался стук в дверь. Она знала, кто это. Во всем доме был один человек, мысли которого она не слышала. Помимо Лорда, но от того за километр несло смертью. И это был не он.
— Входи, Северус.
— Я не застал тебя в спальне. Что-то читаешь? Ты редко тут бываешь без причины.
— Нет, я просто думаю.
— Нет, — зельевар присел на край стола, — ты прячешься. Избегаешь своих учеников?