V.
Ого! Вправду, все здесь: прямо напротив нее муж, справа старший сын, слева — средний и младшая; муж немного постарел, дети намного подрасли, но все такие же как были, ничем не изменились и все пристально смотрят на нее. Бабушка думала, что это всё приснилось и быстрей ущипнула себя за руку, но нет, это не сон, это действительно — вот муж себе волосы приглаживает, как всегда, вот и в среднего знак на губе, как он упал на шкаф за грушами лезучи.
И бабушка не только что не удивилась, она кажется диву бы далвсь, если бы узрела, что на святую вечерю вокруг стола нет никого.
— Что это вы мамо, так задумались, Навивайте быстрее борщика, ато есть хочу так аж, аж, аж!..
— Таки проголодались хорошо.
И опорожняются тарелки с борщем, с наваром, с голубцами пшонными.
А отец проекратил кушать, глаза потупил…
— Что это ты, муже? Что это так присматриваешся?
— Да вот смотрю на тебя, что таки силько изменилась с того Рождества.
— Тот тебе не прошел год дурно — вот в висок сивина ударила, и морщины лоб порезали…
— Деточки, деточки, отбираете вы силу нашу! Отдадите ли когда? — говорит отец и радуясь смотрит на веселые, здоровые лица детей.
— Отдадут! Вот я к дочке пойду, как замуж выйдет, — говорит бабушка и любуется своей маленькой, что сосет какую-то косточку от рыбы. Забыла бабушка, будто небыло, о всем прошедшем горе, будто был это сон страшный, испугал мужа, да исчез; а муж мигает глазами и не знает, действительно ли приснилось то горе? Неужели правда, что нет его?
— А меня кто к себе примет? — смеется отец.
Вот и кутья и узвар, все черпают его и пьют, выхваляя узвар.
— Давай, папа, колядовать, — просят дети.
«Нова Рада стала»… — начинает баском отец, альтом пристает старший, — «Де Христос родився…» — выводит до плеча голову наклонивши, глаза закрывши, средний. Маленькая и себе что-то гудит, лепечет…
— Молчи, Марусю, не перебивай, — ругается средний.
— М-м, — качает головой Маруся.
— Оставь ее, разве ты не таким был, — учит старший.
А ну теперь:
«Чи дома, дома?…» — начинает отец.
«Пан господар…» — подхватили дети и кланяясь отцу и матери, поют последнее:
— Сазецку, сазечку, — кричит маленькая.
— Папа, я кутью под потолок брошу, — просит средний.
— Зачем? У нас и пчел нету.
— Да так, хоч нет, а всё… Летит кутья под потолок и не зря, прилип кусочек как раз над столом.
— А ну тебя с твоей кутьей, — смеется бабушка, отряхивая кутью с платья.
— Эх, надо было лодку подставить, — говорит старший.
— А вот есть хорошая колядка, — вспоминает отец:
Выпевает он.
— А ну вина, жена! — наливает он всем по ряду, старшему полную, среднему четверть недолил, а маленькой — половину чарки.
— Бери, жена…
— Ну, поздравь, Боже, — говорит он вставши, — всему нас самих и наших детяток и ципляток и гусяток, — улыбается он.
— Ну, жена, пошли Боже всякого счастья и детям, и родителям нашим и родственникам, чтобы дождаться и на следующий год увидеть всех счастливыми и здоровыми!
Он подошел к жене и поцеловались, дети бросились к ним и обхватили, кто отца, кто мать.
VI.
Удивительное что-то случилось с бабушкой — ей стало так легко, и всё как то перемешалось… Ей показалось что пола нет под ногами, что она, и муж, и дети, все вместе плывут морем, и так тепло, ясно блестело небо голубое, без облаков, а солнце такое жаркое-жаркое, а волны такие синие-синие, как видела она рисованными где-то. И те волны такие красивые — не бьют, не хлюпают, а будто перекатываются тихо-тихо, да такие мягкие, будто пуховые… И взялась какая-то волна да и поднимает вверх их, всё выше да выше; уже море еле синеет в тумане под ними; и будто уже их не семья целая, а с той семьи вышло что-то одно, будто она перелилась в одно чудесное существо и то существо идет выше и выше к солнцу жаркому и блестящему, всё плывет вверх да и так высоко, что уже и бабушка будто сама того существа не видит, а с ней и себя не чувствует…