Так она оглядывалась, покуда не уперлась в корявую, щелястую дверь, чудом не посадив в себя занозу. Ручки не было, пришлось толкнуть ее ногой, и не раз. За дверью оказался еще один, более длинный сектор. И когда она все успела?
На этот раз ручка была. Правда, хилая, но открыть за нее было можно.
В третьем перегоне щелей между досками, почти не было. Научилась Оська строить. А может, просто сильнее утвердилась в вере своей, подумала Кэсси с завистью.
Четвертая дверь, была, по сравнению с предыдущими, улучшенной модели. Гладкая. Красивая. С изысканной ручкой из коряги. Стены за ней, обработанные и украшенные странной резьбой, наверху завершались полукруглым сводом...
... Обитая тисненой кожей дверь восьмая, после почти километрового перегона, воспринималась, как должное. Открывалась, если позвонить в колокольчик. На стенах висели, неизвестно как закрепленные, шелковые ковры.
Ощущение реальности Кассинкану не покидало аж до самой тринадцатой двери, серебряной, с лазуритовыми вставками. Коридор за ней был увешан картинами.
Золотая дверь с бриллиантами почему-то никак не попадалась, но Кэсси не унывала. Попадались все более оригинальные, а перегоны становились все длиннее и длиннее... После шестнадцатой, сердоликовой с чем-то еще, она начала натыкаться на стены, затканные нитями, схожими с блестящей паутиной, мягкие и гладкие.
Она очень удивилась, что осталась жива, добравшись до семнадцатой.
Это была уже совсем не дверь. Состоящая из многих и многих частей, словно, мозаика, она искрилась и переливалась, то нежными и глухими, то резкими и яркими цветами; иногда казалось, что внутри нее возникают слабые сполохи, или, наоборот, тусклые и темные пятна. Давно перестав думать об Оське, как о создателе этого великолепия, Кэсси некоторое время полюбовалась, а потом осторожно прикоснулась, точно зная, что столько, сколько она прошла, уже даже для надежды слишком много, но теперь это не важно, если путь был прекрасен... Интуитивно она понимала, что больше ничего удивительного на нем придумать уже невозможно, дабы не повториться.
- Спасибо, Оська, - сказала она. - Приятно было пройтись.
И стало грустно, потому что путь завершился. Путь вкратце повторил ее жизнь, показав все, что могло бы быть, и все, что было.
И виделось ей, что все это она знала уже тогда, когда стояла на берегу озера, а на воде сонно трепетали закатные блики, перемешиваясь с тенью от неподвижной листвы, и все дышало теплом, покоем и счастьем.
И ничего не было бы лучше, чем дождаться тогда какого-нибудь Алика, чтобы не было последующих дней, горьких, странных, и дней заполненных пустотой и тоскливым одиночеством...
29. Полигон.
В глаза ударил яркий свет и неповторимый запах Полигона.
Это было просто место, где она раньше не была, но видела его издали. Пейзаж тот же, только земли почти не видно под обломками машин...
Скамеечка, на скамеечке - старичок, вызывающий в памяти пасторальные картины о домиках в деревне, цветущих вишнях и старых качелях. Сидел к ней лицом, очень приятный старичок, а напротив, к нему лицом, стоял обсос в желто-голубой парке с накинутым капюшоном и, как ей показалось, небрежно, показывал на нее рукой.
- Здрасьте, - охрипшим голосом сказала Кэсси.
Старичок лучезарно улыбнулся и вежливо кивнул. Даже подвинулся, приглашая ее сесть на лавочку. Она бы и рада, да только перед тем, как двигаться, ей требовалось серьезно отдохнуть.
- Подал бы девушке руку, - укорил старичок обсоса.
- Угу, - отозвался тот, не спеша поворачиваясь. У него был такой вид, словно он давится неудержимым смехом, от того говорить не может. Глядя на него хотелось громко и неприлично заржать, чтобы он перестал, наконец, сдерживаться, и присоединился.
А то как-то неловко...
- Меня зовут Дзанкмуаль, - представился он, прерывающимся от смеха голосом.
- И что в этом смешного? - поинтересовалась смертельно уставшая Кэсси.
- Ничего... Просто ты...
И тут он не выдержал. А смеялся он так заразительно, что Кэсси, помимо воли, присоединилась. А Дзанкмуаль продолжал:
- ...можешь называть меня, как привыкла, Аликом...
Он отличался от Аланкреса, как цветная фотография от черно-белой.
- А когда выучишь мое новое имя, пойдем пить текилу. Мне сегодня... бога дали. За все мои грехи.
- Быть богом погибшей страны? - спросила Кэсси.
- Конечно...
- Это наказание?
- Жизнь вообще наказание...
Потом он обернулся к старичку.
- Вот вам, Летчик, последняя анкаианская легенда... А ты, - он резко повернулся и указал на девушку, - пойдешь со мной надираться текилой, иначе я обижусь.
- У меня от нее....
30. Из дневника летчика.
-....голова болит, - сказала девушка.
- Пусть поболит. Из солидарности со мной. На мне вообще живого места не осталось.
Девушка приложила палец ко рту.
- А еще и обидишься...
Потом они прыснули оба, Алик подал ей руку, и чуть не упал с железяки, на которой каким-то чудом удерживался.
И тогда дневной свет показался мне лазурным, как анкаианское солнце.
Я смотрел на них, и думал, что это отнюдь не последняя анкаианская легенда.
Часть вторая.
Способ бессмертия.
...все, что "имеет место быть"
существует лишь постольку, поскольку не существует другого.
Существующее существует ценою несуществующего. А то, в свою
очередь, всегда находится где-нибудь поблизости, рядышком. И
граница между ними совсем узенькая -- гораздо уже, чем вы
думаете! Если, конечно, вы вообще думаете о таких вещах... Но
вот что интересно: достаточно малейшего перекоса, малейшего
перевеса одного из обстоятельств -- и все сразу изменится,
пойдет по-другому. Несуществующее займет место существующего и
будет существовать. И с вами никогда не произойдет того, что
должно было бы произойти, не случись этого...
...Случилось то, чего не случалось, а если и случалось, то
другое. Среди нас нашелся тот, кого не было среди нас, но
оказалось, что был. Это, как говорится, и радостно и грустно.
Грустно потому, что его не было, а радостно потому, что
оказалось, что был...
...Я мог бы еще многое добавить к сказанному,
но добавить к сказанному нечего.
Е.В. Клюев
"Между двух стульев"
1. Из дневника летчика
...За нее спорили тогда только мы и узкоглазые. Друг против друга, разумеется. Когда в Объединенных Нациях стали играть в цивилизованных людей и разбирать наши взаимные претензии, выяснилось, что на восточный берег Анкаианы наша экспедиция прибыла одновременно с прибытием узкоглазой экспедиции на западный. В тот же год, заявили на разбирательстве.
Председатель с комиссией тревожно переглянулись, хотя решение напрашивалось сам собой - дней в году много.
И тут некий независимый эксперт возьми да и выложи бумажки, из которых все с удивлением узнали неприятную правду - экспедиции высадились день в день.
В зале, по словам очевидцев, поднялся гул, комиссия долго совещалась и не придумала ничего лучше, как намекнуть на то, что день вобщем - то тоже некий отрезок времени, за который на берег Анкаианы можно высадиться как минимум два раза. Раньше и позже.
Да, сказал независимый эксперт. Это если высаживаться по очереди. А на два противоположных побережья можно вполне себе высадиться одновременно. Разница в часах и минутах за давностью лет утрачена, добавил он. И на удивление спокойно встретил возражения вроде : "не бывает", "мистика какая-то" и им подобные, так как перед этим несколько лет провел на Анкаиане.
...Совпадение и вправду мистическое, но пожив здесь, не удивляешься ничему мистическому. Цифрам вот...
Сорок семь лет и у той и другой страны Анкаиана значилась секретным объектом. Все эти годы мы и они даже не предполагали присутствия на ней других интервентов.