- Клятвопреступник, - рассмеялся в трубке Элис. - Тебя ищет поверенный, у меня твоих пять счетов, из них два срочных, нашли одну твою телегу, и возник Гоша.
- Гоша?
- Йорген. Он бы не приехал сейчас, конечно, если б не ты в свое время. Разберись. Вы сто лет не виделись, а там он нагадил одному из ребят Наоми, чтоб не рисковать ускакал на курорт. По поводу чего я послезавтра уезжаю на материк поскандалить. Скорее всего, там и останусь. Придешь?
- Придет, - обрела Кэсси дар нетвердой, но речи. Ей очень хотелось что-то сказать.
- Любовь и голод правят миром, - намекнул Элис. - Какой же силы страсть они могут образовать в сочетании, сударыня Кассинкана?
- Я приду, - резко сказал Алик. - До завтра, Элис.
- Убийственной, для рабов страстей, - сказала Кэсси. - Вам ли не знать, сударь Элис.
- А я и не для себя спрашивал, - проворковал Элис.
- Вот я, пожалуй, и поеду с тобой, таким заботливым, на материк, громко сказал Алик, забирая у Кэсси телефон и нажимая кнопку отбоя.
- Что? - Кэсси так и не отпустила трубку. Ощущение от леденящих пальцев, лежащих поверх ее руки померкло рядом с ее удивлением. - Ты покинешь Анкаиану?
Алик отвернулся, убрал руку и молча, едва заметно пожал плечами. Кэсси поняла, что, не реши он этого, она не знала бы покоя, потому что решения всех загадок Элиса были уж слишком очевидны.
32. Отражение.
Ураганный ветер выл и шелестел за закрытыми ставнями, словно зловещим шепотом обещая разрушить все, что может быть разрушено, и унести все, что может быть унесено. Она давно легла спать, однако заснуть не могла казалось, что очередной порыв урагана что-то отрывает от дома, и она каждый раз вздрагивала, когда он с новой силой ударял в окна. Думалось, что если ветер не прекратится, вся эта пачка монстров никуда не полетит, а это страшно. Она представила Алика на материке, а потом вспомнила открытие музея, Вандарского, вспомнила все, что делала за это месяц и поняла, что придумывать больше никого и ничего не хочет, что хочет, наконец немного отдохнуть. И тогда представила себе, как отдыхает - почему-то грустная, одинокая и никому не нужная. Никто больше не закажет ей музей, ведь в этом городе уже один есть, а на материке таких, как она навалом. И единственный, кто ее вдохновлял, будет всячески избегать ее...
- Алик ты меня будешь избегать?
Слабые отсветы на вещах, мебели и стенах не пересекла ни единая тень. Мы от него уже почти освободились...
- Алечка... Ты ведь только завтра уйдешь. А сегодня мне тяжело и грустно... Впрочем, если ты не хочешь со мной прощаться - не надо, я не обижусь... хотя тебе это, наверное, все равно, но мне-то нет, и поэтому я тебе говорю, что постараюсь не обижаться... Но, если честно, господин Гирран, мне грустно уже сейчас. Мне с каждым обломом все тяжелее и тяжелее выносить бессмыслицу этой жизни...
- Ее звали Инорита, - раздалось из темноты. - Она устала от того, что никогда не получала того, чего желала, не могла делать то, что любила, не могла никого полюбить и добиться взаимности, не могла сделать ничего для тех, кого любила. Ее угнетало сознание собственного бессилия...
Кэсси была так счастлива и одновременно огорчена услышать этот голос, что даже не сразу начала следить за смыслом.
- И когда такая жизнь совсем измучила ее, и когда Инорита поняла, что никакого просвета не предвидится, она подошла к морю, вошла в воду и взмолилась: "О, вода, дающая жизнь, сильная и вечная, дай мне часть своей силы!" Но море в тот день было злым и грозило похоронить ее под своими волнами. И тогда обратилась она к земле: "О, земля, охраняющая корни и память, пластичная и неизменная, дай мне часть своей силы!" Но земля плеснула ей в лицо пылью. Она обратилась к огню: "О, огонь, умирающий и возрождающийся, убивающий и возрождающий, дай мне часть твоей силы!" Но огню не было до нее дела. Она обратилась к небу: "О, небо, далекое и чистое, родное и хранящее все наши помыслы, дай мне часть твоей силы!" Но небо ослепило ее своим сверканием. И тогда она изобразила на скале милое ей божество, принесла ему жертву и сказала: "О, жалкое создание, проклятое, несовершенное и такое же несчастное, как я сама, дай мне силы выдержать все это. Но только чтобы природа ее не принадлежала ни воде, ни земле, ни огню, ни небу.
Закономерная догадка заставила девушку вскочить на постели. Она хотела попросить Аланкреса замолчать, но на миг все слова вылетели из головы, а когда вернулись, момент был упущен.
- И создание Инориты дало ей то, что она просила - силу, не принадлежащую ни одной из четырех стихий, силу, умирающую и возрождающуюся, подвижную и неизменную, хранящую память и помыслы, эфемерную и вечную... Алик сделал паузу, а затем продолжил тихо и устало, - И стала Инорита жалким существом, проклятым, несовершенным и таким же несчастным, но наделенным способностью выдержать все, что хотела.
Девушку била дрожь. Она встала и, наступая негнущимися ногами на полы длинного оськиного халата, в котором спала, и сделала несколько шагов.
Рука в прохладном шелке обняла ее за плечи, и она почувствовала, как Аланкрес коснулся губами ее волос. Прижавшись к нему, она думала от страха впасть в отчаяние, но вместо этого почувствовала лишь обволакивающий, словно туман, вязкий, запредельный покой.
- Как с тобой попрощаться? - голос его был ровным и приветливым. Легенду я тебе рассказал, на вопрос ответил, права на владение оформленным тобой домом подарил. Я только не могу дать тебе душевного покоя, и ты не получишь его, пока сама себе его не дашь. Вот... Могу еще анекдот рассказать...
Кэсси помотала головой.
- Ты сейчас действуешь на мое восприятие? - озадачилась она.
- И не думал даже. Разве, если тебе нравится картина, ты стремишься замазать ее той единственной краской, которая у тебя есть?
- Это какой?
- Посмотри, решишь, - предложил Алик.
Кэсси вдруг ощутила себя очень легкой, и не удивилась, когда Алик неуловимым движением посадил ее на диван и сел рядом сам. Потом ее сознание наводнилось образами, деталями мира, который каждый из нас носит в себе, и этот мир восхищал и притягивал. Мир, в который хорошо бы навсегда уйти... или вернуться. Совсем иное казалось близким, а привычное - далеким. Каждый образ нес в себе понятное, ожидаемое, родное, каким становится в воспоминаниях все привычное, после того, как покинешь его, и каким оно становится, когда видишь его в первый раз после долгой разлуки. По логике, у Кэсси ничего своего не должно было быть связано с чужими мыслями, но такого надоевшего понятия, как логика, здесь не было и близко. Все было, как в раннем детстве - восхищение, интерес и никакого непонимания.
Потом все исчезло.
Кэсси подняла голову с плеча Аланкреса и увидела, как он открыл глаза.
- Вот это и есть... воздействие, - объяснил он, слегка запнувшись. - Я заставляю тебя что-то чувствовать. То, что чувствуешь ты, улавливаю я... Только для тебя это переживания истинные, а для меня - наведенные. Это первая фаза... Фаза вторая - мы меняемся, первичные мои, вторичные твои... Я тебе их отсылаю. Но у тебя еще остаются воспоминания от первой, получается стереоэффект... Плюс, еще, я надеюсь, у тебя собственные фантазии... Обычно их никто не видит, но мне-то они интересны. Они спонтанно возникают, я их вижу, и ты, наравне с тем, что у тебя вызывают они, ловишь мою эманацию по поводу почудившихся мне картинок. Понятно?
- Нет.
- Вот и хорошо...
- На зеркальный коридор похоже. Но там ничего не видно за собой.
- Все в наших силах. Можно ввести себя в различные состояния, хоть в наркотические, только... легче видеть сквозь себя, когда ты сам отражение... Как я. Поэтому со мной это делать легче...
- Почему ты умудряешься пользоваться любыми моими сравнениями для объяснения всех своих идей?
- Наверное, мне нравятся либо твои идеи, либо собственные объяснения. Да я и сам - твоя идея. Ее отражение.
Кэсси спросила:
- Ты - отражение? Поэтому тебе трудно в чем-то отразиться?