Глаза Гедрина может и отказали ему десятилетия назад, но его слух как всегда оставался острым. Он слышал шепот Дроуиса внизу, когда оруженосец тихо говорил с посыльным.
Гедрин знал, что все было улажено, и это давало ему уверенность и покой.
Он знал так мало покоя за почти восемьдесят лет, что он носил меч Триединого Бога в сражениях и после поединков и войн. Он похоронил большинство своих последователей и друзей, видел гибель каждого из своих детей и убил свою жену. Когда жрица Шар настроила Сивгению против Гедрина и Ока, Защитник пролил ее кровь. Это был его долг, хотя Гедрин так никогда и не простил себя. Конец был действительно желанен.
Но когда он придет, Гедрин закончит так, что…
— Мастер Тенеубийца, вам нехорошо?
Светло-коричневая полоска бородки обрамляла нервное лицо Дроуиса, а его темные глаза наблюдали за почтенным учителем. Это года труда и крови сделали Гедрина почтенным. Он не ждал, что кто-нибудь будет благоговеть перед его памятью, но тем не менее…
— Спокойствие, сын мой, — хладнокровно сказал старик. — Я готов.
— Благодарение Триединому Богу, — Дровезм утер пот со лба. — На секунду мне показалось, что мы не сможем выполнить наш долг этой ночью. Я беспокоился…
— Я знаю, что ты беспокоился об этом. — Гедрин невозмутимо коснулся прислужника, хотя его лицо выражало всю тяжесть ситуации. — Я только стар — не покалечен.
— В самом деле, учитель, — поклонился Дроуис. — Простите меня, если я предположил иное.
Игнорируя боль, которая появилась как только парень подошел, Гедрин покачал головой.
— Это не требует прощения, — сказал он тихо.
Дроуис протянул ему его трость с набалдашником из слоновой кости, формой похожим на слоновью голову. Десятилетия использования разгладили кость до гладкого состояния. Это напоминало ему кожу Сивгении. С этой тростью старый паладин был в состоянии стоять. Раз Дроуис видел его надежно стоящим на ногах, парень оставил Гедрина одного у окна, чтобы надеть свое оружие и подготовиться к ночи.
Он слышал, как Дроуис шуршал в прихожей, надевая броню и пояс с клинком. Гедрин еще раз посмотрел в задымленное ночное небо. Он удивился бы, если бы Селунэ приняла Сивгению в свои объятия, особенно после того, как она изменила им обоим с темной сестрой Селунэ, Шар. Он удивился бы, если бы за завесой его ждали его жена или дети и жизнь в жалкой еретической вечности из неверия и лжи.
По крайней мере, у него остался один ребенок. Даже если его дорогая Левия была не его собственная плоть и кровь, и слишком молода, чтобы быть даже его внучкой, она была любима им как дочь, и эта любовь поддерживала его много лет. Без нее он умер бы давным-давно.
Какое наследство он оставил ей? Подобающий ли это конец для жизни, полной борьбы с тенями?
Кто возьмет Защитник после этой ночи? Или все это канет во тьму, как часто бывает в этом мире?
Эти вопросы досаждали Гедрину, и первое время после того, как он был вынужден убить Сивгению, он чувствовал холодные гвозди сомнений, раскалывающие его голову. Он думал, что не в этом дело, что причина будет забыта, но сейчас…
— Вы готовы, учитель? — спросил Дроуис, стоя в дверном проеме. Он надел свою черную кожаную кирасу и пару клинков, подходящих больше вору, чем паладину. Так его учили — так Гедрин учил их всех.
Гедрин поднял руку, показав тыльную сторону ладони. Глаз давно павшего бога стражей Хельма сверкнул с перстня на пальце. Когда он опустил руку, черный плащ скрыл кольцо, укутав символ в тенях. Жест вышел стремительным и так же быстро оборвался, как и все в жизни Гедрина.
Возможно, когда он уйдет, там тоже не будет света, уже покинувшего мир.
Он похлопал рукоять Защитника, своего верного полуторного меча — меча бога, который явился ему в видении перед Магической Чумой, и который он носит с тех самых пор.
— Еще немного, старый друг, — прошептал он. — Еще немного, и мы сможем отдохнуть.
Искалеченный порт Лускана, приютившийся на берегу Бесследного моря, был похож на язву, ожидающую прорыва — нарыв, выросший в опухоль, грязную и настолько глубокую, что не вскрыть ее без уничтожения Фаэруна вокруг. Здание суда, контролируемое главарями банд, в котором когда-то располагались общественный зал и крепость, сейчас разваливался на части. На улицах правили воры и убийцы. Люди как падальщики пировали тем, что могли отыскать.
Это место деградировало уже столетие, но пока еще оставалось городом, и Гедрин твердо знал, что за десять-двадцать лет город впадет в полную и абсолютную анархию.