Эти вопросы досаждали Гедрину, и первое время после того, как он был вынужден убить Сивгению, он чувствовал холодные гвозди сомнений, раскалывающие его голову. Он думал, что не в этом дело, что причина будет забыта, но сейчас…
— Вы готовы, учитель? — спросил Дроуис, стоя в дверном проеме. Он надел свою черную кожаную кирасу и пару клинков, подходящих больше вору, чем паладину. Так его учили — так Гедрин учил их всех.
Гедрин поднял руку, показав тыльную сторону ладони. Глаз давно павшего бога стражей Хельма сверкнул с перстня на пальце. Когда он опустил руку, черный плащ скрыл кольцо, укутав символ в тенях. Жест вышел стремительным и так же быстро оборвался, как и все в жизни Гедрина.
Возможно, когда он уйдет, там тоже не будет света, уже покинувшего мир.
Он похлопал рукоять Защитника, своего верного полуторного меча — меча бога, который явился ему в видении перед Магической Чумой, и который он носит с тех самых пор.
— Еще немного, старый друг, — прошептал он. — Еще немного, и мы сможем отдохнуть.
* * *
Искалеченный порт Лускана, приютившийся на берегу Бесследного моря, был похож на язву, ожидающую прорыва — нарыв, выросший в опухоль, грязную и настолько глубокую, что не вскрыть ее без уничтожения Фаэруна вокруг. Здание суда, контролируемое главарями банд, в котором когда-то располагались общественный зал и крепость, сейчас разваливался на части. На улицах правили воры и убийцы. Люди как падальщики пировали тем, что могли отыскать.
Это место деградировало уже столетие, но пока еще оставалось городом, и Гедрин твердо знал, что за десять-двадцать лет город впадет в полную и абсолютную анархию.
Два рыцаря миновали обветшалую гостиницу Старой Мари, и Гедрин увидел группу мужчин и женщин, толпящихся у двери, которые уставились на нее, словно полумертвые. Их плащи были сшиты из мешковины. Она могла быть когда-то мешком из-под картошки или зерна, а сейчас покрывала их хрупкие, как ломкие ветки, тела. Люди ждали, дергаясь и держа, но молчали.
— Что это, учитель? — спросил Дроуис, но Гедрин только покачал головой.
Дверь наконец открылась, выпустив женщину шестидесяти или семидесяти зим с резко-очерченным лицом — Мари, предположил Гедрин. Обезумевший голодный люд подался вперед, но женщина сдержала их толстой дубиной. Когда крыльцо было очищено, она зашла внутрь и выставила большой железный черный котел.
— Вам достаются остатки. Смотрите, чтобы котел был чист, — сказала она, потирая руками брови. — Начали требовать утреннее рагу еще с полуночи.
Голодающий народ упал у предложенного котла, как собаки у павшей лисы или как воронье у трупа. Гедрин подумал, что Мари получит свой котел назад, и до пятидесяти досчитать не успеешь.
— Боги видят, как я великодушна, — ворчала она. — Но немного доброты еще ни разу никого не убило.
Гедрин поймал ее взгляд, и она окинула его холодным и оценивающим взглядом, который отчасти понимающе смягчился. Он отвернулся, и они продолжили путь.
Здания и площади Лускана никогда не были величественными или богатыми, но сейчас они были большей частью наполовину разрушенными притонами или вонючими норами, где больные мужчины и женщины гонялись за деньгами, как свиньи за грязью. Хор скорби и стонов умирающих плыл из-под провисших крыш домов и распотрошенных усадеб, пульсируя через улицы и канавы, присоединяясь к глумящимся голосам и крикам, восходящим от удовлетворения плоти.
Большинство этих криков слышались из окон «Луча Шпор», дома наслаждений через улицу, в окнах которого кое-где мелькал старый шелк и ощущался мимолетный аромат фимиама. На вывеске осталось только восемь букв — скорее всего, когда-то это место называлось «Лучащаяся Шпора».
Гедрин Тенеубийца редко находил удовольствие в объятиях любовницы. Поэтому звуки работы проституток были напоминанием о жизни пустой плоти. Но он также слышал в этом доказательство власти смертных мужчин и женщин видеть впереди свет, вопреки тьме. Они торговали своими телами и уступали их за монеты, но еще они нашли наслаждение. Они находили и давали утешение друг в друге, даже окруженные загнивающим городом.
Как молодой фанатик, он осуждал их как безнадежно неисправимых. Сейчас же, в старческом маразме, он не мог этого сделать, и улыбался смущенно. Все эти годы потрачены на презрение неправедного — все эти годы потеряны.
Дроуис также слушал звуки от продажных парней и девок в доме наслаждений, но Гедрин знал, что не было любопытства в интересе его ученика. Это была просто похоть, и она вовсе не имела ничего общего со светом или тьмой.
— Оруженосец, — сказал Гедрин и Дроуис переключил внимание на него. — Мои глаза предали меня в свете Селунэ. Веди нас.
— Конечно, учитель, конечно, — Дроуис с грустью отвернулся от дома наслаждений. Он сплюнул на грязную улицу. — Шлюхи.
Гедрин критически оценил его взглядом, но промолчал.
Затем его глаза обратились на нищего, который сидел у угла Шпор.
Его глаза были слабы, на улице был беспорядок, и Селунэ снова скрылась за предрекающими дурное облаками. Из-за этого Гедрин не мог сказать, как он сумел увидеть нищего мальчика: ребенок восьми или около того зим, слабый, завернутый в несколько мешковин. Возможно, парень кашлял или двигался, возможно, шел наперерез Гедрину с обжигающей силой, которую он не видел много, много лет.
— Учитель? — спросил Дроуис Гедрина, остановившегося посреди дороги. — Учитель, что..?
Гедрин медленно приблизился к мальчику, но только чтобы рассмотреть его возраст, не осторожничая. Он снова ощущал знакомое чувство тьмы из этого мальчика, но также там был свет. Душа в нем не была потеряна, но и не была спасена. Глаза мальчика, такие бледно-серые, почти белые, задержались на лице Гедрина с такой уверенностью и доверием, что впечатлили его.
Они стояли, старик и мальчик, рассматривая друг друга. Гедрин видел шрамы около губ мальчика, как если бы он их часто кусал, и нос, разбитый и неудачно сросшийся. Его кожа казалась больше грязью, чем плотью, чистая только по линиям, где текли слезы. И он сжимал свою левую руку, которая была явно сломанной. Пальцы также были в обкусанных шрамах.
Мальчик протянул керамическую чашку со сколами.
— Есть лишний медяк? — пробормотал он. — Нечего есть.
Гедрин посмотрел сердито.
— Что ты сказал мне, мальчик?
Другой нищий мог бы убежать от гневного лица Гедрина, но мальчик только замолчал и опять бесстрашно на него уставился.
— Я голоден, — сказал он. — Дайте мне медяк, чтобы я мог поесть.
Гедрин слегка улыбнулся. Мальчик несомненно был храбрым.
Ученик позвал его нервным тоном:
— Учитель? Мы должны спешить.
— Стой и заткнись, Дроуис, — Гедрин скрестил руки. — Твое имя, парень.
Мальчик посмотрел на него странно, будто никто никогда не спрашивал его об этом.
— У тебя есть имя, — сказал Гедрин.
— Кален, — имя прозвучало нерешительно из уст мальчика. — Но никто не зовет меня так. Никто, кроме моей сестры.
Затем он взглянул осторожно, будто собрался с силами и перешагнул барьер. Бесцветные глаза были недоверчивы, но также полны силы. И они казались для размытого зрения Гедрина одним глазом, внимательным и неусыпным. Знак.
Лидер-провидец Ока Правосудия никогда не отвернется от знака.
— Я паладин Гедрин Талавар, также известный как Тенеубийца, — сказал Гедрин. — Лорд Ока Правосудия, избранный рыцарь Триединого Бога. Понятно?
Мальчик насупился.
— Нет, — сказал он честно. — Это твое имя, да, но я никогда не слышал…
Движением руки Гедрин открыл из-под плаща скрытый в черных ножнах, идеально сбалансированный Защитник. Мальчик затаил дыхание, увидев полированный клинок. В его серых глазах не было страха, только изумление. Старый паладин мог вонзить клинок в его маленькую грудь за один удар сердца, и мальчик не смог бы остановить Защитник.