– Не приучен, но очень хочу учиться.
– Хм… для этого ни к чему к Зотову ходить, мог бы и меня попросить.
– Как же отвлекать вас от дела?
Топая ногами, примчался Тимоха. Он в дверь вошел едва не спиной, после ловкого поклона бухнул на столик перед креслами стопку книг и так же ловко удалился, повинуясь жесту хозяйки. Екатерина рассматривала фолианты, чуть покачивая головой, два отложила:
– Эти ни к чему, рано!
А остальные подвинула к Ланскому:
– Читай, пригодится. Только я тебе и другое дам, чтоб с дамами приятный разговор вести умел.
Ланской вспомнил те, что предлагал ему сначала Зотов, и снова покраснел.
– Да не красней! Не фривольные книжицы, поэтические. Нужно и приятности тоже учиться. Не все же рядом со мной стоять будешь да молча головой кивать! Ты, Саша, учись, я тебя не только ради постели к себе приблизила. Мне дурак не нужен, я душевного тепла и разума хочу. Заметила уже, что ум у тебя и скромность есть, только ум не развитый, а скромность отчасти излишняя. То, что не зазнался, ко мне попав, хорошо, но обходительности учиться надо, чтоб не стоять столбом. А для того нужно знать много, и стишки тоже.
Она поднялась, прошлась по кабинету и снова остановилась, жестом оставив его сидеть:
– Что за книги взялся, хвалю. А более всего, что не по весу или расцветке подбираешь, а по смыслу. Я тебе, Саша, чуть про Кирилла Григорьевича Разумовского расскажу. Когда его брат в фавор к государыне Елизавете Петровне вошел, сам Кирилл еще скотину в поле пас. Ко двору прямо с поля и забрали. Но он за два года сумел таковым стать, столькому научиться, что незазорно было и во главе Академии наук поставить! Конечно, за границей учился, потому языки быстро освоил, но ведь и помимо языков тоже немало всего. Уехал в Кенигсберг дурень дурнем, а вернулся кавалер и приятственный, и умный весьма. Вот с него пример бери, в детстве ничему обучен быть не мог, но сам все освоил, коли захотел… Сумей так же.
Подала руку для поцелуя, отпустила, велев захватить с собой и стопку, и долго глядела вслед.
Мария Саввишна вошла, как всегда, едва слышно.
– Что, матушка, как зубы?
– А? Я, Маша, про зубы и забыла, столь меня Саша удивил. Учиться хочет! Знаешь, где был?
– Знаю. Он к книготорговцу в Петербург ездил.
– Да, читать хочет.
– А он и читает.
– А ты откуда знаешь?
– Сама книги давала. Да только я все те, что проще. Мои все перечел, вот и отправился за новыми.
– Как мыслишь, понравиться хочет?
– Не без того, государыня, да не столько понравиться, сколько соответствовать. Понимает же, что глуп с тобой, матушка, рядом, вот и тянется. Это же хорошо, что не бездельничает, а учится.
– Хорошо. Что свою библиотеку собирает, то умница, а книготорговцу я сама список составлю, велишь отнести и денег дать, чтоб не какие попало книги присылал.
Список она написала с удовольствием в тот же день, ничего не подозревавший Ланской исправно получал книги строго направленного смысла. Причем фолианты доставлялись уже прямо к нему, чтоб не тратил драгоценного времени на поездки в Петербург. Учеба началась.
Екатерина, отправив обширную записку книготорговцу, долго сидела, глядя, как ветер качает ветки деревьев за окном, а по стеклам бьет надоевший дождь. Такого фаворита у нее еще не было. Все любовники либо были уже образованы сами, хотя иногда и весьма сумбурно, как Потемкин, либо, как фавориты на день, не желали ничего знать, считая, что с них хватит и умения в постели. Корсаков так вовсе опозорился с книгами, принявшись покупать по размеру. Все они желали власти, кто больше, кто меньше, власти над ней и над Россией тоже. Орлов и особенно Потемкин ее получили, Потемкина Екатерина вообще считала своим детищем, и детищем очень толковым.
Но теперь у нее было нечто необычное. Словно чистый лист бумаги, не испорченный и готовый принять все, что напишет. Екатерина почувствовала даже волнение. Она могла образовать Ланского, но не потому, что так желала сама, а потому, что он желал образоваться. И от нее зависело, что из молодого человека получится.
Осторожно заглянув в кабинет, Перекусихина увидела, что государыня сидит, задумчиво улыбаясь. К чувству довольной любовницы прибавилось материнское чувство. Внуки еще совсем малы, сын вырос без ее заботы, зато теперь у Екатерины был Саша Ланской, которого она могла не только обнимать ночами, но и учить днем. Тут не только про зубную боль забудешь, но и обо всех болячках вообще. У жизни появился новый смысл.
Саму Екатерину, тогда еще только великую княгиню, супругу наследника, к чтению подтолкнули желание со временем стать разумной правительницей и… скука от общения с мужем. Великий князь Петр Федорович был столь поглощен немыслимыми прожектами, никогда им не осуществленными, что мало обращал внимания на неприятие этих замыслов супругой. А поскольку никому другому их излагать не получалось, остальные так или иначе увиливали, то выслушивать глупости все равно приходилось Екатерине. Возможно, эти прожекты вовсе не были глупостью, но они таковой молодой женщине казались, потому что слушать о достоинствах фортификационных сооружений или особенностях построения пехоты в том или ином случае ей вовсе не нравилось. Молодая женщина, давшая себе слово быть в отношении мужа услужливой и терпеливой, страшно мучилась, зато сколь же интересными и разумными ей потом казались самые скучные книги! Как тут не пристраститься к философии или другим рассуждениям. Петр своей занудной фантазией невольно способствовал развитию собственной супруги, чего вовсе не желал.