Они, наверно, думали, что она его подстрекает. В то время как это он, не слушая ее горячих просьб, все снова и снова бросался в пьянящий вихрь и увлекал за собой Эмму.
Наконец, уповая на старую боевую дружбу, Трубридж отважился сам с матросской простотой обратиться к Нельсону.
«Милорд! Простите меня, но писать Вам заставляет меня мое искреннее уважение к Вам. Я опасаюсь, что Ваше здоровье страдает от празднеств в Палермо. Если это так, то флот проклянет всех святых этой страны.
Я знаю, что Вам не может доставить удовольствие просиживать все ночи за карточным столом. А тогда зачем же приносить все — здоровье, радости, деньги, покой — в жертву нравам страны, в которой Вы вовсе не намерены остаться?
Вы не имеете понятия и о половине того, что здесь происходит, так же как и о тех толках, которые этим вызваны. Если бы Вы знали, что чувствуют из-за Вас Ваши друзья, Вы бы, несомненно, отказались от всех этих ночных сборищ…»
Подействовало ли это предостережение, но только Нельсон внезапно все прекратил и на «Фоудройанте» покинул Палермо. После переговоров с лордом Кейтом он взял курс на Мальту и приступил к активным военным действиям, стремясь захватить остров, все еще занятый французами.
И все-таки Эмму не радовало это благое решение. Все его письма говорили об отвращении к жизни, о мрачных мыслях, о смерти.
В Неаполе вершил дела Спечале.
В связи с огромным количеством жертв он нашел слишком высокой ту цену в шесть дукатов, которую потребовал Томмазо Парадизо, палач, за каждую казнь. Ему назначили сто дукатов в месяц, дав гарантию на год, и разрешили расходы наличными ставить в счет особо.
Затем начался процесс.
Требовалось осудить на изгнание, на смерть всех, кто письменно или устно распространял что-либо порочащее короля, королевскую семью, религию; каждого, кто стал богоотступником уже по одному тому, что не воспротивился злодеяниям республики.
Было разрешено применение пыток. Защитников на процесс не допустили. Апелляции не принимались. Еженедельно по четвергам выносили приговор, по пятницам его сообщали осужденным, по субботам совершалась казнь.
Четырнадцатого августа пошел на смерть генерал Оронцио Масса из рода герцогов Галиньяни, подписавший капитуляцию Кастель Нуово. Шестью днями позже — Элеонора Фонсека де Пиментель, поэтесса; Габриеле Натале, епископ; князь Колонна; герцог Кассано…
Двадцать девятого октября — Доменико Чирилло, законодатель, врач, всемирно известный автор науки о пульсе.
Были казнены художники, поэты, писатели.
Ученые, проповедники, учителя. Офицеры, купцы, чиновники. Умирал цвет искусства, науки, дворянства. Умирало все, что возвышалось в садах итальянского рая, было зелено и полно сил.
А те, которые не были казнены, истлели в тюрьмах. Лишившись корней, увяли на чужбине.
Крики негодования раздавались по всей Европе.
По приказу своих правительств послы различных держав в Палермо делали представления, указывали на вред, который причиняет королевской власти неоправданная жестокость, призывали к прекращению казней, к объявлению амнистии. Изгнанные из Неаполя «патриоты» мстили бесчисленными памфлетами, выдвигая тяжелейшие обвинения против Марии-Каролины, сэра Уильяма, Нельсона, Эммы.
Марию-Каролину они обвиняли в коварстве, жестокости, мстительности. Она-де с целью вынудить Фердинанда начать войну против Франции подсунула ему через дворцового курьера Феррери фальшивое письмо, в котором император Франц советовал незамедлительно нанести удар. Когда затем, вопреки ожиданиям, кампания завершилась позором, она из страха, что курьер ее выдаст, раздала народу пять тысяч дукатов, с тем чтобы Феррери был убит, и одновременно с помощью этого страшного кровавого злодеяния заставила короля бежать из Неаполя. Затем перед отплытием в Сицилию она якобы оставила наместнику Пиньятелли тайную инструкцию, согласно которой он должен был подстрекать народ к мятежу, раздавать ему оружие, насаждать беспорядок и беззаконие, поджечь город и флот и обращаться со знатью так, чтобы в Неаполе не осталось из них ни одной живой души. И наконец, это она-де была инициатором бесчисленных смертных приговоров и казней и уговорила Нельсона противозаконно аннулировать капитуляцию. Подослала к нему леди Гамильтон, свою любовницу, и заставила ее отдаться ему и потребовать у него за это голову Караччоло.
Сама Эмма, говорилось в памфлетах, проявила кровожадную радость по поводу конца Караччоло, любуясь этим чудовищным спектаклем. «Идем, Бронте[68], — сказала она своему любовнику, — посмотрим еще разок на бедного Караччоло». Они отправились на «Минерву» и с шутками и смехом прогуливались под телом повешенного. В конце концов Эмма употребила всю свою постыдную власть над Нельсоном, чтобы заставить его отдать палачу тех неаполитанцев, которые хоть когда-либо не проявили требуемой покорности по отношению к ней — в прошлом лондонской уличной девке.