— Капитан Нел?
— Так мы, матросы, называем его. «Наш Нел — говорим мы — храбр как лев и тих как ягненок.»
— Ты ему рассказал? Все?
— Он заставил меня сделать это. Шесть лет назад. Мы пришли с «Бореасом» из Вест-Индии и встали в Портсмуте на якорь. В Вест-Индии Нел крепко ударил по рукам тех, кто против права и закона обогащался на насильственной вербовке матросов. Теперь лорды Адмиралтейства были его врагами. Они решили оскорблять и мучить его до тех пор, пока он не подаст в отставку. И на ревизию они послали в Портсмут на его корабль адмирала, с которым Нел был не в ладах. Одного из тех, ненавистных ему, кто всячески изводил матросов. Сэра Джона.
Эмма вскрикнула.
— Том…
— Сэра Джона Уиллет-Пейна!.. Он явился, высокомерный, с искаженным от злости лицом. Облазал все до трюма, все вынюхивал, все охаивал. Обтекаемыми словами, так что Нелу не за что было зацепиться. Под конец он явился к нам, матросам, стоявшим вдоль бортовой стенки около наших откидных коек. Он увидал меня, остановился, стал придираться ко мне, спросил, как мое имя. Я молчал. За меня ответил Нел. Тогда он пристально поглядел на меня. Уронил свою перчатку. «Подними, боцман», — сказал он. Я не шевельнулся. Он крикнул мне три раза. Я стиснув зубы, смотрел ему прямо в глаза. Тогда он выхватил саблю и занес ее над моей головой…
— Том…
— Он — один из тех, кто видит в матросе животное… Потом, на допросе, мне сказали, что я сломал его саблю. Только в последний момент удалось им вырвать сэра Джона из моих рук. Да, конечно, на кораблях было немало недовольства, в воздухе пахло бунтом. На моем примере хотели показать, что грозит бунтовщикам, и приговорили меня к смерти. Нел был единственным, кто возражал. Но голосовавших за казнь было больше. Так рассказывала мне позже жена. Жена Нела.
Он остановился. Лицо его просияло. И поглядев на письменный стол, повинуясь внутреннему зову, он молитвенно сложил руки.
Эмма невольно проследила за его взглядом. На письменном столе стоял портрет женщины с миловидным, невыразительным лицом, с улыбкой на губах.
Эмма долго рассматривала его.
— Это миссис Нельсон? — спросила она, отвернувшись. — Мать Джошуа?
Она была разочарована. Иначе представляла она себе повелительницу Нельсона — красивее, значительней.
Глаза Тома сияли.
— Она всегда была добра ко мне, во время поездки в Англию она с удовольствием следила за тем, как я играю с маленьким Джошуа. Узнав от Нела, что со мной приключилось, она не успокоилась до тех пор, пока ей не позволили увидеться со мной. Она пришла к преступному матросу, в темный трюм, где гнилая вода отравляла воздух, где шныряли крысы. Она заговорила со мной. Спросила, почему я набросился на сэра Джона. Я не отвечал, не защищался. Тогда она стала настаивать, допытываться, просить меня. Воззвала к моей чести. Неужели врагам Нела отныне будет позволено упрекать его в том, что он воспитывает из своих матросов бунтовщиков. И тогда я сказал ей, что было с вами, с сэром Джоном и со мной. Рассказал все. И что вы чуть не стали дурной женщиной. Оттого, что сделали доброе дело. Тогда я еще не говорил с мистером Гревиллом.
— А миссис Нельсон, Том? Что она сказала? Как она поступила?
— Она плакала над судьбой малышки Эми и восхищалась ею. Она страшно рассердилась на сэра Джона. Пошла к Нельсону, рассказала ему все. И он… Под флагом с крестом святого Георгия нет другого капитана, который сделал бы это ради простого матроса! Он поехал в Лондон, пошел к лордам Адмиралтейства. А когда они отказали ему — к королю. Мистер Питт помог ему. Они защитили и освободили меня. — Он выпрямился. Серьезно поглядел на Эмму. — Теперь вы поняли, что значит для Тома Кидда Нел и миссис Фанни? Разрешите, я пойду теперь за Джошуа и последую за вами.
Уязвленная его сухим тоном, Эмма жестом отпустила его. Но когда он уже собирался покинуть каюту, ею опять овладело беспокойство.
— Еще одно, Том! Ты назвал им мое имя?
Он остановился. Оглянулся. В глазах его было глубокое сочувствие.
— Я назвал только малышку Эми. Они не знают, кто она. Не знают, кем она стала. Ах, как вам приходится теперь все скрывать и прятаться! Вам, с уст которой не слетало раньше ни одного лживого слова!
— Раньше!
Она горько засмеялась. Молча прогнала его сердитым жестом.
Глава пятая
Джошуа очень понравился Эмме. Ему еще не исполнилось и пятнадцати, но в нем уже чувствовался мужчина. Когда он волновался, его большие серые глаза чернели, молодые руки и ноги напрягались, мягкий овал лица застывал. Он был очень хорош собой, в нем дремала неразбуженная страсть.