Так вот, крепкая невидимая нить притягивает меня к пани Регине. С первого взгляда я оценил ее живой ум, ее благородство и почувствовал, что под внешним очарованием скрываются пережитые страдания. Прошлое ее мне неизвестно, но я подозреваю, что оно таит какую-то печальную тайну. Генрик, всегда такой откровенный со мной, избегает разговоров о сестре, а она вспыхивает горячим румянцем при упоминании некоторых имен.
Я не смею вторгаться в ее тайну, впрочем, меня мало занимает ее прошлое. Она заинтересовала меня такой, какая она сейчас. Давнее знакомство с Генриком дает мне право часто бывать в их доме, и мне почти ежедневно предоставляется возможность изучать душу этой женщины. Да, Зыгмунт, это натура возвышенная, глубокая, мыслящая и алчущая добра. Целую неделю изо дня в день подолгу разговаривая с Региной, я даже не задавался вопросом, красива ли она. Я не замечал внешней оболочки, я видел только ее душу. Но человек не может, да и не должен отрекаться от того, что дано ему природой. Сегодня утром мы стояли у открытого окна и разговаривали. И вдруг меня осенило: да она же красавица! И, взглянув на нее не глазами исследователя человеческой души, а глазами мужчины, я сказал себе: она прекрасна!
Друг мой! Ты знал меня юношей, перед твоими глазами прошла вся моя жизнь. Когда мои родственники наслаждались молодостью, я в холоде и голоде, без единого слова поддержки изнурял себя наукой, к которой рвался мой юношеский ум. Я жил как монах, и годы проходили в труде, окрашенном надеждами на будущее. Потом в груди моей, исполненной жажды жизни, вспыхнуло страстное томление, в горячих снах передо мной являлась женщина. И вот, приняв чувственное упоение за любовь, я прижал к груди… статую. Ведь ты знал Клотильду? Она умерла, а я с годами успокоился, работа охладила мой пыл, и спутниками моей жизни стали наука и природа. Жизнь свою я подчинил рассудку и на женщин если и смотрел, то только как исследователь человеческих характеров. Во множестве проходили они мимо меня, красивые и умные, страстные и кокетливые, а я, погрузившись в геологические книги, все силы своей души отдавал водным и земным просторам, и лишь изредка до меня доносились их голоса, и я как сквозь дымку различал их лица. Порой казалось, меня окружает пустота, и небытие: книги молчали, ум изнемогал, а откуда-то издалека, как эхо, доносились сердечные, милые голоса, и я будто чувствовал легкое прикосновение женских уст. Испытывал ли я в эти мгновения грусть, горечь или страх? Что сказать тебе, друг мой? В то время я не заглядывал в свою душу, старался как можно скорее отогнать чувство, которое именовал слабостью, чтобы вернуться к привычному течению жизни. Благодаря столь суровому, исполненному труда существованию я сохранил свои душевные и физические силы. Ты, верно, помнишь, что натура у меня пылкая, горячая, но я привык обуздывать свои порывы и повелевать ими. Они бушуют во мне и теперь — сильные, страстные, вызываемые любовью к науке… Зыгмунт, пусть твой ум и знания, почерпнутые в книгах, подскажут тебе: имеет ли право человек в моем возрасте, с моим прошлым полюбить женщину, хотя и умудренную жизнью, но гораздо моложе его?
Сегодня вечером я был у Регины — ее окружали пустые и глупые молодые люди. Они наперебой ухаживали за ней и занимали разговорами.
Меня охватил стыд при мысли, как я буду смешон, если подойду и стану, как они, любезничать с ней. И, едва взглянув на нее, я ушел. Пока я был в комнате, она весело смеялась и болтала, а когда увидела, что я прощаюсь с ее братом, перестала смеяться и умолкла… Возможно ли, что…
Зыгмунт, загляни в свои книги по психологии и ответь мне: может ли молодая красивая женщина полюбить человека, который уже проделал долгий жизненный путь?»
Равицкий кончил писать и подошел к окну. Была глубокая ночь. Тихо шумели деревья, посеребренные луной, на темно-синем небе кое-где сверкали звезды. Стефан скрестил на груди руки и долго стоял, задумавшись, вглядываясь в блики и тени летней ночи. Наконец он поднял голову и с глубоким вздохом произнес:
— О жизнь, жизнь! Кто поймет, кто разгадает твои тайны? Где предел невзгодам? Где среди жизненных бурь обретет поддержку мужественный и сильный человек?
IV
День стоял жаркий, балкон Тарновских был залит солнцем. Регина быстрыми шагами ходила по небольшой гостиной, Генрик сидел с книгой у стола, поглядывая временами на задумчивое лицо сестры.
— О чем ты задумалась, Регина? — спросил он наконец. — Не грусти, сестричка, подойди ко мне. — Когда она остановилась перед ним, он взял ее за руку. — Почему сегодня нет цветка в волосах? Он тебе очень шел.