— Que vois-je! Вы также выбрались на прогулку?
— Почему одни? Почему не с нами? — кричали Клементина и Констанция, махая Регине руками.
— Переходите к нам, у нас хватит места, — предложил граф Август, сопроводив свои слова таким широким жестом, что у лодочника выпало весло.
— Переходите к нам, переходите к нам, — хором повторяли с лодки.
— Не можем, мы вернемся, как только зайдет солнце, — ответила Регина, — а вы, наверное, будете еще долго кататься.
— Да, панне Ванде долгое пребывание на воде может повредить, — подтвердил Генрик.
— Очень жаль! А то бы вместе провели вечер!
Лодки стали отдаляться, в воздухе затрепетали белые платочки. Фрычо огорченно улыбался, граф Август держался с подчеркнутым достоинством. Изабелла за все время не произнесла ни слова. Ее блестящие черные глаза перебегали с Генрика на Ванду, а голубые ленты, как трепещущие руки, тянулись навстречу другой лодке.
Когда лодки удалились на порядочное расстояние, Изабелла подняла голову и бросила Генрику ветку цветущего жасмина.
Генрик поднял упавшую к его ногам ветку, а когда лодка с веселым обществом отплыла подальше, бросил ее в реку и повернулся к Ванде.
Они снова плыли в молчании. Солнце опускалось все ниже и ниже и наконец совсем скрылось за горизонтом. На чистом небе засияла полная луна.
— Пора возвращаться, — сказала Регина, — а то Ванда может простудиться.
— Еще немножко, — просила девушка, — сейчас так хорошо!
— Правда, — отозвался Равицкий, — вечер теплый и тихий, и я думаю, лишний час не повредит Ванде.
И они поплыли дальше. Лодка легко и быстро скользила по воде, прибрежные деревья шумели, сестра Ванды тихонько напевала.
Природа наших мест, неприветливая и унылая, порой бывает удивительно хороша. Наступает миг расцвета, одухотворения всего сущего: деревьев, цветов, облаков. В серебристо-матовом свете луны все плывет и колеблется. Тысячи неуловимых, неясных звуков летят с земли на небо и с неба на землю. Это и шелест деревьев, и тихий напев, и стон, и песня любви. Все замерло и в то же время движется: колышутся цветы под теплым ветерком, шумят деревья, в светлой дымке плывут облака, волны аромата мешаются с потоками света. И все это, слитое вместе, — молчание и гомон, свет и тени, горячее дуновение и сладкие ароматы — наполняет человека неописуемым восторгом.
А что уж говорить, если в это торжественное, чудное мгновение в груди звучит волшебная песнь зарождающейся или расцветшей любви? Тогда чувства, воля, желания достигают апогея, гордый и сильный человек выпрямляется и, с глубоким вздохом, протягивает руки, словно хочет заключить в объятия весь мир, свое огромное счастье.
Равицкий стоял на носу лодки с высоко поднятой головой, опираясь рукой на весло. Лицо его было в тени, и только лоб, словно ореолом, озарял серебряный свет луны.
Рядом с его сильной, стройной фигурой на фоне светлой ночи вырисовывался женский силуэт. На низенькой скамеечке, обратив к нему лицо, сидела Регина, тоже вся залитая серебряным светом.
Равицкий окидывал взором блестящую, широкую реку, лес, тихо шелестевший листвою, светлой в лучах месяца. Глаза Регины то устремлялись вверх на белые, медленно плывущие по небу облака, то на лицо стоящего рядом мужчины.
— Какая чудная ночь! — прошептала она.
— Да, ночь чудная, — прошептал Стефан, словно боясь нарушить торжественную тишину. — Природа величественна, и человек по сравнению с нею кажется ничтожным. Беспредельный мир и совершенная красота, эти дышащие безграничным покоем дали словно кричат ему: ты ничтожен!
— Но в то же время они говорят ему: ты велик! — тихо промолвила молодая женщина. — Ты способен познать величие и красоту мира.
От серебряных лесов и широкого водного простора Стефан перевел взгляд на просветлевшее лицо Регины.
— Да, — ответил он. — Человек мал и вместе с тем велик. По сравнению с мирозданием, с бесконечностью неба и земли удары судьбы и горести — пустяк, комариные укусы, а человек покорно склоняет голову, говоря: я мал! Но, заглянув в свою душу и ощутив мощь своей мысли и воли, он гордо бросает вызов земле и небу, говоря: я велик!..
— Ты велик! — дрожащим голосом повторила молодая женщина. И, словно желая быть достойной человека, к которому относились ее слова, встала рядом с ним, скрестив на груди руки.
А лодка плыла по зеркальной поверхности Немана, рассекая воду, сияющую мириадами искр.