Но все-таки попытался хотя бы осенить себя символом круга, разделенного на четыре части. Призрак дрогнул при виде священного символа, даже потускнел чуток и подался назад на расстояние пары шагов.
— Прошу вас, не надо этого, — прошелестел он негромким, не выражающим чувств голосом.
— Тебе легко говорить: «надо», «не надо», — парировал Освальд ворчливым тоном, — это ж я, а не ты увидел призрака.
А сам внутренне торжествовал, что догадался-таки, нашел на обитателя пещеры управу. Не подвел он — символ-то священный!
— Я не причиню вам вреда, добрый господин, — снова зашелестел призрачный голос, — мне это не нужно… я удивлен, почему добрый господин не понял: мне нужна помощь. Помощь живого человека. Посудите сами, добрый господин: зачем мне вредить тому, кто может мне помочь?
— Помощь, она разная бывает, — философски заметил бывший вор, снова вспомнив урок мастера Бренна. Когда тот рассказывал о призраках, что они питаются силой живых.
В свете сказанного тогда Дедулей зов о помощи, который пещерное привидение передало через мертвяков, объяснялся просто — и совсем для Освальда не утешительно. «Помощь живого человека» призраку могла требоваться вполне определенная. Жизненная сила хоть бывшего вора, а хоть и иного другого беспечного ротозея, имевшего глупость сунуться в заброшенный трактир или соседствующий с ним лес. Тогда неудивительно, что мертвяки Освальда почти не тронули. Почти не причинили ему вреда, только обездвижили и связали. Ведь целый-то и по большому счету невредимый человек для призрака выйдет всяко питательней, чем избитый и истерзанный.
И потому Освальд особенно поразился ответу, услышанному от призрачной фигуры.
— Мне нужно… покинуть этот мир, — заявил шелестящий голос, — мир живых, мир вещей. Я умер, и потому я здесь чужой.
— Думаешь, там будет лучше? — бывший вор хмыкнул.
— Думать бесполезно, — молвил призрак, — можно лишь верить… надеяться. Зато по поводу теперешнего моего положения и думать нечего. Я даже не сомневаюсь: уж здесь-то надежды нет. На что надеяться, если сам ничего изменить не в силах… и пока никто другой для тебя ничего не изменит? А я даже эту пещеру проклятую покинуть не могу!
— Зато можешь послать прогуляться какой-нибудь труп или скелет, которому, кстати говоря, полагается тихо-мирно лежать в могилке.
— Ах, этот отголосок прежней силы, — впервые с начала разговора Освальд уловил в голосе призрака какое-то подобие эмоций — то ли грусть, то ли ностальгию, — поначалу я даже не знал, что она смогла пережить мое тело. Не знал, не надеялся. Просто от скуки попробовал развлечь себя, выполнив один из ритуалов, которыми занимался при жизни. И — ритуал сработал! Дохлая летучая мышь снова стала летать. Но летала уже лишь туда, куда я ей велел.
— То есть ты… ну, сила, ритуал, — проговорил бывший вор, догадываясь, — это значит…
— Я некромант, — заявил призрак, — или правильнее сказать, был некромантом. Хотя, если сила сохранилась, то слово «был» не слишком уместно.
4
О так называемых некромантах Освальд, разумеется, слышал. Этим иноземным вычурным словом называли особый вид колдунов, волшбу свою творивших на зыбкой грани между миром живых и царством мертвых. По всей видимости, они научились худо-бедно управлять Скверной — той гнусной и нечистой сущностью, что, если верить Равенне, мешала мертвецам покоиться с миром.
Вбирая Скверну в себя, некромант мог вернуть покой целому кладбищу, если похороненные там трупы вдруг вздумали выбраться из могил да побродить на свежем воздухе. Собственно, таким способом эти колдуны и зарабатывали себе на кусок хлеба.
Однако с тем же успехом некромант — хоть в отместку, хоть с умыслом или просто в силу дурного нрава — был способен, напротив, заразить Скверной сам. И тогда те, кто умер, и кому полагалось тихо и смирно лежать в гробу, становились либо слугами колдуна, либо просто бесхозными, но тоже вполне подвижными, тварями. Причем небезопасными для живых.
А потому не стоило удивляться, что церковники считали некромантов первейшими слугами дьявола — выделяя их даже из общего сонма колдунов. Да и простые миряне симпатии к ним не испытывали. А если и обращались за помощью, то только когда самих припекало. Когда усопшие родичи, соседи и иже с ними покидали могилы и не в меру настырно напрашивались в гости.
Получить, кстати, вышеназванную помощь было непросто. И не потому, что некроманты не желали пускаться на выручку собратьям по роду людскому. Напротив, они охотно брались за то, чтоб утихомирить разбушевавшихся умертвий… если устраивала предложенная за эти труды цена. Другой вопрос, что самих колдовских борцов с нежитью становилось с каждым годом все меньше.