Его вели в другое здание. Когда вторая дверь захлопнулась под вопль автоматических гидравлических плунжеров, делавших свое дело, мясистая ручища Большого Хера легла Марсу на плечо, остановив его.
– Последняя остановка, Джамбо.
Наручники с него сняли, но ножные кандалы оставили. А затем тюремщики развернулись и оставили его.
Марс огляделся.
Отделение смертников располагалось в здании 12, но теперь он оказался в открытой тюремной зоне вместе с остальными заключенными. Зэки там так и толпились – одни в штанах, другие без рубашек, а некоторые вообще в шортах, сделанных из тюремных штанов с отрезанными штанинами. Хотя по календарю стояла зима, здесь царила удушающая жара. Вытяжные вентиляторы работали вовсю, но едва справлялись с плотным, сырым, зловонным воздухом, зависшим над ними, как токсичные миазмы.
Группа заключенных сидела за столами, привинченными к полу. Некоторые стояли, болтая между собой. Еще кто-то делал отжимания в упоре лежа или подтягивался на перекладинах, вмурованных в стены. Вонь пота, сигаретного перегара и смутное амбре наркоты тюремных алхимиков накатили на него волной. Надзиратели маячили по периферии, похлопывая дубинками по мозолистым ладоням. Взгляды их обегали пространство, высматривая признаки неприятностей, но неизменно возвращались к Марсу.
Сегодня он явно звезда шоу.
И оно должно было вот-вот начаться. Все обзавелись отличными местами, не хватало только попкорна.
Зэки тоже обернулись, чтобы уставиться на Марса. Делавшие отжимания и подтягивания прервали свои занятия, вытирая руки, и отступили к стене.
И ждали. По их лицам можно было читать, как по книге.
«Слава богу, не я».
Новости разлетелись быстро. Марс может откинуться после того, как его едва не ухайдокали.
Выйти на волю.
Угу. Да ни в жисть. Во всяком случае, не на своих двоих.
Марс потер запястья, намятые наручниками. Сейчас он даже радовался боли. Если ты чувствуешь боль – значит, еще жив. Разумеется, ситуация может и перемениться. Но покамест он еще дышит.
Мелвин поднял глаза к галерее второго этажа, окружающей открытую зону по периметру. Большой Хер таращился на него оттуда. Ухмылка на его роже – это было что-то. Рядом с ним с таким же ликующим видом торчал тщедушный Мозгляк – царственные особы наверху, гладиаторы внизу.
Марс снова посмотрел на группу разглядывающих его зэков. Двое уделяли ему какое-то особенное внимание – оба белые, крупнее его, этакие тюремные качки, татуированные, бородатые, с безумными глазами, гнилыми зубами, торчащие от какого-то дерьма, которое протащили в тюрягу контрабандой или забодяжили прямо здесь.
«Траляля и Труляля».
Марс не знал ни их самих, ни за какие преступления их сюда укатали, но невооруженным глазом видел, что это за субъекты. Они не люди. Они звери в клетке. Но сейчас они не в клетке, сейчас их выпустили на ринг.
«И меня, – подумал Марс. – Вот только ноги у меня в цепях».
Он потянул шею, с удовлетворением услышав щелчок, когда ущемленная мышца расслабилась.
Потом оглядел поле перед собой, как раннингбек, зарабатывающий себе на будущее, прорываясь сквозь подкаты и захваты прежней Юго-Западной конференции[20], врезаясь в людей крупнее себя и притом почти всегда как-то ухитряющийся выиграть сражение. Мелвин всегда мысленно накладывал на поле сетку, деля его на квадраты, планы существования, сквозь которые нужно проложить путь. Он был благословлен зрением, охватывающим все и сразу. Вероятно, этот атрибут – редчайший дар в спорте. А Марс не утратил его даже все эти годы спустя.
Дыхание его замедлилось, нервы успокоились, мышцы расслабились. На самом деле он даже ощутил радость.
«Двадцать лет моей жизни. Двадцать чертовых лет».
Гнев в нем внезапно всколыхнулся до небес. И не менее мощное отчаяние.
Кто-то должен заплатить. И кто-то вот-вот заплатит.
Джамбо предстоит предельно жесткая посадка.
Он зашаркал вперед с таким видом, будто собирался присоединиться к паре заключенных.
Марс знал расклад местности, и эта пара сделала в точности то, на что он и рассчитывал. Они развернулись и пошли прочь. С прокаженными лучше не путаться, еще подцепишь заразу.
Оглянулся на галерею. На Большого Хера и Мозгляка.
Он знал, что они рассчитывали увидеть на его лице – страх.
Но вместо этого он ухмыльнулся.
И на их лицах увидел то, что хотел увидеть, – изумление.
Обернулся обратно к Траляля и Труляля, отделившимся от своры и теперь обходившим его, крадучись, как дикие псы. В Техасе уйма диких псов, и они всегда охотятся сворами. Загоняют раненых животных, пока те не выдохнутся, а затем набрасываются всей сворой, чтобы убить.