А когда ему требовался турбонаддув, он просто взрывался – и вот уж его след простыл. Оставалось лишь отдать мяч судье после результативного прохода и позволить тренеру шлепнуть себя по заднице на боковой линии.
Его официальное время в рывке на сорок ярдов на сборах составляло 4,31 секунды. Двадцать лет назад это была серьезная скорость даже для углового или ресивера, а уж тем паче для монструального раннингбека с плечами шириной с небосвод, отрабатывающего свой хлеб, врезаясь между тэклами[9]. А подобные способности считаются исключительными и по сей день.
Он был одарен богом. У него было все при всем. Причуда природы, как его называли.
Марс почувствовал, что его потное лицо расплывается в улыбке.
Да, явный претендент. Претендент с громадной зарплатой. Это было задолго до того, как жалованье дебютантов обложили жесткими ограничениями. Он рубил бы уйму капусты с первого же дня, миллионы и миллионы баксов. Особняк, машины, женщины, уважение…
Все говорили, что он гарантированный первач. Где-нибудь из первой пятерки. Он бы, наверное, обскакал нескольких квотербеков, своих конкурентов в споре за Кубок Хайсмана. Ходили слухи, что команда «Нью-Йорк Джайентс», пережившая пару дерьмовых лет, и команда «Тампа-Бэй Баккэнирз», пережившая массу дерьмовых лет, обе вооруженные правом первого выбора на драфте новичков, с радостью взяли бы его, распахнув для этого мошны своих богатых владельцев. Дьявол, да он мог бы даже схлопотать в один прекрасный день Суперкубок. Все выглядело распрекрасно. Он ради этого вкалывал до усрачки. Никто ему ничего не давал. Барьеры на пути были громадные. Он перескочил их все.
А потом высказалось жюри присяжных. «Мы считаем подсудимого виновным» – и всем в мире профессионального футбола показатель 4,31 секунды «Марса, Мелвина» стал абсолютно до лампочки.
«Джамбо» рухнул.
Выживших не было.
А через несколько минут не будет и его. Он упокоится на кладбище для бомжей, потому что достойно похоронить его будет некому.
Через два месяца ему исполнилось бы сорок два года. Как оказалось, сорок первый день рождения был его последним.
Мелвин снова поглядел на часы. Время пришло. Это поведали ему и часы, и звук шагов по коридору.
Он принял решение давным-давно. Умрет как человек. С прямой спиной и высоко поднятой головой.
Внезапно он ощутил ком в горле, и глаза увлажнились. Попытался дышать нормально, стараясь свести все воедино. Вот оно. Марс оглядел камеру, стены своей клетки в отделении смертников в блоке Полунски.
«До свиданья, Сью, ты чудесная женщина. Адиос, Джонни. С богом, Бен. Бывай, Рид».
Встав, он прижался спиной к стене – быть может, чтобы распрямить хребет.
«Это как уснуть, чувак. Просто совсем не проснешься. Как уснуть».
Дверь в его камеру открылась, и показались стоящие за порогом люди. Трое «пиджаков» и четверо в мундирах. «Пиджаки» выглядели напуганными, «мундиры» – раздраженными.
Марс отметил это, а также то, что нет попа с Библией.
Что-то явно не заладилось.
Человек в изящных очках – и такой же комплекции – осторожно ступил в камеру, будто опасаясь, что дверь захлопнется, навсегда заточив его внутри.
Марс вполне серьезно разделял его чувства.
Выражение лиц остальных «пиджаков» стало настороженным, словно они знали, что где-то здесь бомба, но понятия не имели, когда она может рвануть.
Тощий очкарик деликатно покашлял. Поглядел на пол, на стену, на потолок, на единственную лампочку высоко под потолком – куда угодно, только бы не на Марса. Словно здоровенный потный двухрасовый браток в пяти футах от него был невидимкой.
Снова откашлялся. Марсу показалось, что все дерьмо забулькало в величайшей канализации в мире.
На сей раз потупив взгляд в пол, тощий очкарик проговорил:
– Ваше дело получило неожиданный оборот. Казнь отменяется.
«Марс, Мелвин» не отозвался ни словом.
Глава 2
Он был по-прежнему облачен в белый комбинезон с предупреждением на спине, но чего-то недоставало. Его вывели из камеры в эту комнату, не надев кандалов – впервые за время его пребывания в тюрьме. Впрочем, вдоль стены выстроилось с полдюжины надзирателей – просто на случай, если он разбуянится.
Напротив него сидели четверо. Он не знал ни одного. Все белые, все одеты в мешковатые костюмы. Младший – примерно его ровесник. Все выглядели так, будто хотели оказаться как можно дальше отсюда.