Взвалив всё это на плечи, уже не спеша, мы двинулись на запад, к ближайшей границе в надежде, что хоть соседние страны война не затронула. Путь был не близкий — несколько сотен километров по бездорожью. Но торопиться нам было не куда. Главное — это пройти его незаметно для врага. Для чего следовало держаться подальше от транспортных путей и населённых пунктов, опасаться вражеских патрулей и вертолётов, предпочитая держаться таких мест, где, в случае угрозы, можно было легко найти укрытие.
Мы облачились в белые маскхалаты и пустились в путь, особо не задумываясь, что с нами будет, когда мы доберёмся до границы и как вообще мы будем её переходить? Невольно возникал вопрос: а стоит ли вообще проделывать этот путь, когда мы совершенно не знаем, что ожидает нас впереди? Быть может, лучше навсегда остаться невидимками и скрываться здесь, на Родине? Но тогда нам пришлось бы жить в вечном страхе и постоянном бегстве, так как на этой земле нас в покое, похоже, никогда не оставят. Или же, будь что будет, пытаться прорваться на запад и там скрываться, растворившись среди других людей?
Мы размышляли об этом, а наши ноги, тем временем, всё дальше уводили нас на запад. Наверное, мы всё же хотели попытаться разобраться, что же на самом деле произошло, и как мир дожил до этого. Ведь мы слышали ту радиопередачу, а значит там, на западе, был кто-то, кто не равнодушен к нашей судьбе и кто мог хоть как-то повлиять на эту ситуацию. Возможно, мы могли бы им помочь, рассказав непосредственно от лица пострадавших обо всём, что видели и пережили. Ведь именно этого хотели от нас люди, с которыми мы находились бок о бок эти дни и которые погибли по чьему-то решению, которому нет объяснения. Очень хотелось, наконец, разобраться во всём этом и сделать хоть что-то, чтобы виновники всё же получили по заслугам.
С тех пор, как я взял в руки оружие, я стал солдатом и останусь им до тех пор, пока враг не будет повержен и прогнан с нашей земли. Так поступали наши прадеды во времена Великой Отечественной, при Наполеоне и нашествии Золотой орды, так будет и теперь. Каждое зло должно быть наказано и для этого всегда найдётся тот, кто это сделает. Кто знает, может, это буду как раз я?
Юля как-то спросила меня: я убил столько людей, испытываю ли я какие-то угрызения совести после этого?
К своему удивлению, я отметил, что никогда даже не задумывался об этом. Я делал то, что должен был, чтобы спасти себя и других и то, что ради этого мне приходилось убивать других, меня совершенно не волновало. Они были моими врагами, мишенями, паразитами, лезущими изо всех дыр, но никогда — людьми. Это, однако, не значит, что я стал бесчеловечен или бесчувствен. Наоборот, мои чувства обострились, эмоции от пережитого рвались наружу, удерживаемые лишь здравым рассудком, не дававшем мне впасть в отчаяние, ведь от меня во многом зависела жизнь моей любимой, единственного близкого для меня теперь человека.
Мы старались об этом не думать, и всё больше говорили на отвлечённые темы, даже иногда пытались смеяться. Хотя, что бы мы ни делали, где-то в душе оставался горький привкус страданий и ужасов, которые никак не хотели покидать наше сознание.
Чем дальше мы уходили на запад, тем сильнее ощущали присутствие смерти на этой земле: деревни и посёлки сожжены, дороги между городами пусты и повсюду вездесущие патрули зачистки, прочёсывающие территорию в поисках выживших.
Это чем-то походило на тактику выжженной земли Гитлера. Правда, нацисты уничтожали всё уже при отступлении, а эти — при нападении, что само по себе доказывало мои выводы касательно нашего места в планах захватчиков: в них никому из нас попросту не было места, все мы, наш многомиллионный народ, были лишними и ненужными кому-то. Но кому и зачем? Этот вопрос пока что оставался неразрешимым.
День за днём мы приближались всё ближе и ближе к границе, практически не задумываясь о том, как мы будем через неё проходить. Ведь просто так нас никто не пропустит. Недаром ведь американцы строили свои базы у наших границ. Теперь ясно зачем. Они уничтожат любого, кто приблизится к разделяющему ограждению. Так что нам придётся совершить невозможное — перебраться на ту сторону незамеченными. И попытка для этого у нас была только одна. Если не получится, придётся спасаться от целой армии. Это мы знали из собственного опыта.
На первый взгляд задача казалось непростой: насколько я знал, вдоль границы невидимые лучи сканировали пространство, срабатывая на любой движущийся объект размерами больше кошки. Эту систему наши пограничники очень рьяно устанавливали на границе с еврозоной ещё пару лет назад, естественно за счёт «дружественных» стран, о чём не раз говорили в новостях. Кроме того, я был почти уверен, что на наиболее опасных участках её дублировали ещё и видеокамеры, а на подходах в землю были зарыты световые ракеты. Не исключено, что и мины.
Но, с другой стороны, если вспомнить, сколько нелегальных эмигрантов перекочевало за последние годы на запад, то задача не казалась такой уж невыполнимой. А это значит, что пути есть. Главное, действовать нестандартно и осторожно.
Наконец, преодолев сотни километров, по родному бездорожью, перебравшись через горы и поля, реки и леса, мы подошли к заграничному форпосту.
Цель была близка: протяни руку и ты уже на другой стороне. Но эти несколько сотен метров было пройти тяжелее, чем сто километров или даже тысячу. Здесь торопиться было нельзя. Следовало остановиться и хорошенько подумать, прежде чем пытаться что-то делать. А для начала необходимо изучить местность, оценить обстановку и только после этого подумать над планом пересечения границы, если вообще для этого имелась возможность. Кроме того, следовало учесть каждую мелочь, расписать наши действия по минутам и продумать возможные варианты на непредвиденный случай. Ведь на карту были поставлены, ни много, ни мало, наши жизни, и рисковать напрасно мы не собирались.
Мы расположились на холме в полукилометре от забора, сооружённого из сетки-рабицы двухметровой высоты с завитой спиралью колючей проволокой поверху. На первый взгляд — ничего особенного, если не знать, что таится на подступах. Человек, не ведающий о скрытых ловушках, не задумываясь, пошёл бы напрямик и тут же был бы обнаружен.
Я осмотрелся: не знаю, где конкретно мы оказались, но в этом районе не было каких-либо дорог или поселений, а, значит, вражеские посты находились на значительном расстоянии. Что определённо было плюсом. Но нельзя было сказать, что этот участок границы был оптимален: складки местности, где можно было бы незаметно приблизиться к забору, практически отсутствовали, не считая, разве что, узкой речушки, одиноко пересекающей границу в низине и нескольких крупных камней у неё метрах в ста от границы.
Но именно эта речушка и привлекла моё внимание, ведь наличие реки открывало перед нами широкие возможности, так как воду невозможно остановить, преградить, и вообще мало ли что река несёт в своём потоке. На ней мы и сосредоточили своё внимание. В бинокль можно было различить, что забор в месте пересечения с рекой, заменён на арматурный каркас, нависающий в нескольких десятках сантиметров над рекой. Здесь было не очень холодно, снег едва покрывал землю, отчего река не замёрзла и по-прежнему продолжала нести свои воды в том же направлении, куда нужно было попасть нам. При этом она заметно обмелела, что было видно по обмытым склонам, а если учесть, что наблюдающая техника, скорее всего, настроена на более высокий уровень воды, нам представлялась возможность, не использовать которую было непростительно. К тому же, других вариантов я не видел.
Но не всё было так просто: вода в реке всё же была довольно холодной, около нуля градусов, и пребывание в ней даже непродолжительное время могло привести к переохлаждению организма. Об этом я немало наслушался в детстве в той же флотилии. Но это была не единственная проблема: каждый час вдоль границы пролетал военный вертолёт, осматривая местность с высоты птичьего полёта, отчего возможности сразу же развести огонь и обсушиться у нас не было.